ΣΚΟΤΟΣ

ГЛАВА 1

Ритмично бил барабан. Два удара — весла триеры погружались в воду. Два удара — поднимались. Мерзавцы неплохо гребли, славных воинов отобрал капитан для набега. Калиандра гребла вместе со всеми — ее об этом не просили, но зауважали. Немного болели стертые ладони, да голову жарил войлок серебряной шапки. Море было тихим как опавший парус и светилось изнутри, будто сделанное из орихалка. Потом над головой заорала чайка, сбился барабан и ликующе заголосили минойцы. Вдали над горизонтом искрился круг, словно обведенный золотым циркулем. Но это было не гало и не миражи, как обещал отец, — так светилась сама Атлантида. Сердце замерло и забилось птицей в ладони, сильной, но испуганной.

Калиандра взобралась на мачту и смотрела оттуда широко распахнутыми глазами, как приближается лучший в мире город, о котором слышала все девятнадцать лет своей жизни. Орали чайки, выпрыгивали из воды дельфины, а на некоторых дельфинах катались всадники. Высоко в небе вместе с чайками кружили громадные птицы, похожие на крылатых коней. Светились стены высоченных зданий, зеленели арки и балконы. Пахло морем, солью, фруктовыми садами, сеном и еще чем-то сладким загадочным, что манило и обещало чудеса.

Триера прошла каналами сквозь все три кольца к центральному порту, и только тут ее наконец заметили и указали место для швартовки.

Минойцы воровато оглядывались, осматривая поле боя. Калиандра расправила плечи, подняла руки и потянулась — просто чтобы еще раз телом почувствовать верный кинжал, спрятанный под туникой.

Нос триеры мягко уткнулся в канаты причала, но выскочить на берег она не успела — путь преграждал юноша. Молодой парень ее возраста. В золотых сандалиях и белоснежной меховой шубе, напоминавшей тунику, изящно схваченной черными ремнями и роговыми пряжками, а на плече виднелась умильная мордочка какого-то засушенного зверя. Калиандре даже показалось, что она ей подмигнула. Он был высокого роста и прекрасно сложенный. Лицо его было по-детски мечтательным и немного скучающим. В руках он держал портовой логос. Калиандра никогда не видела других атлантов так близко. Но отец был стар и мудр, а этот светился добродетелью, словно сам вылеплен из орихалка.

— Руда или серебро? — брезгливо перебил парень, только сейчас ее заметив.

— Ни то ни другое. Уловка, — Калиандра смело посмотрела ему в лицо. — Это гоплиты. Они сидят на щитах. Вместо весел у них копья. Они пришли напасть, ограбить склады Атлантиды. Ждут, пока их пустят сойти на берег. Ты должен позвать охрану и всех убить. Меня не убивай. Я пришла с миром.

— Не понимаю, — ответил парень. — Как можно напасть на Атлантиду?

Всё шло не так, как она задумала.

Калиандра набрала воздух в легкие и заорала, чтобы слышали все, кто мог быть рядом на берегу в этот ранний час: — Просто позови стражу, идиот!!!

За спиной заорали разбойники, словно она подала им сигнал, и Калиандра поняла, что парня сейчас убьют. Тогда она выхватила кинжал, обернулась к разбойникам и заорала на минойском «а ну, назад, твари!» Просвистело копье, но она его отбила кинжалом, просвистело рядом второе, раздался хруст ломающихся костей, Калиандра обернулась — и увидела, как парень падает, а из развороченной груди его хлещет кровь. А с неба уже неслись огромные крылатые твари.

ГЛАВА 2

Калиандра очнулась, но зрение возвращалось не сразу. Она лежала на твердом полу, а над ней разливалось свечение. Рядом слышались голоса, а в ухо что-то тыкалось с яростным шипением. Калиандра скосила глаза и увидела прямо перед собой уродливую морду гигантского насекомого — тварь шевелила жвалами и шипела. Она с ужасом отшвырнула чудовище, дернувшись — ногу пронзила острая боль. Чудовище прогрохотало, кувыркаясь по полу, встало на острые ножки и оказалось здоровенным крабом. Краб принялся ползать вдалеке кругами, обиженно косясь на Калиандру стебельками глаз — жвалами он собирал с пола мусор, листья и соринки и с шипением засасывал их в рот.

— Где моя шапка? — спросила Калиандра.

— Очнулась, — раздался густой голос, слегка напоминавший отца. — Тео, подойди.

— Не хочу ее видеть, отец. Зачем ты притащил зверя в наш дом?

— Наш дом полон зверей, — рассудительно возразил тот. — Звери пашут, строят, возят, защищают, готовят еду, убирают жилище и привозят дань из своих диких земель. Так заведено богами. Боги лишь запретили скрещиваться со зверьми. А она спасла тебя, я видел.

— Меня спас плащ!

Говорящий тем временем склонился над ней — бородатый муж в белой тоге.

— Кто ты такая, что знаешь язык атлантов?

— Я Калиандра, дочь Софариса. Отец оставил Атлантиду и уехал в дикие места заниматься небесными науками.

— Ты полукровка, химера?

Он произнес это не оскорбительно, наоборот — удивленно, даже с уважением. Но как раз это и было обиднее всего.

— Да. Я полукровка.

— И ты пришла сюда со зверями, разбойниками?

— Минойцы искали того, кто знает язык. Только на триерах с данью я могла попасть в Атлантиду.

— Но ты знала, что они не везут руду, а задумали разбой?

Очень хотелось сказать нет, но Калиандра помнила, что атланты презирают ложь.

— Да, я знала. Мне было приказано сойти на берег первой — отвлечь внимание и разведать, где склады. Но они психанули раньше времени, и все пошло не по их плану, и не по моему. Я рассчитывала предупредить, и может, тогда мне позволят остаться…

— Атлантида не дает приют зверью! — донесся голос Тео. — Отец, выбрось эту грязь из нашего дома!

Бородатый муж задумался.

— Ты предала своих. И надеешься, что тебя примут чужие?

— Они не мои! Моя мать была финикийкой, меня растил отец!

Где-то во дворе послышался шум и звон бубенцов, бородач обернулся и ушел куда-то. Калиандра сделала еще одну попытку привстать на локте. Ногу снова пронзила боль. Но на этот раз она сжала зубы и терпела. И теперь смогла оглядеться. Она лежала у стены в дальнем углу роскошной богатой комнаты. Даже не комнаты — огромного зала, украшенного коврами и статуями. Во все стороны простирались анфилады и мраморные лестницы — видно, в этом доме было много этажей. Пахло здесь уютом и свежим морским ветром. Стены и потолок светились настоящим орихалком, а за тонкими занавесками скрывался гигантский балкон, и там сейчас что-то происходило. Посреди комнаты сидел Тео и нежно гладил мохнатый плащ, лежащий в луже крови и вздрагивающий. Только теперь Калиандра догадалась, что это живое существо.

Занавески раздвинулись, на миг стал виден балкон — на нем стоял конь с гигантскими крыльями, сложенными за спиной много раз, как у летучей мыши. В комнату вернулся хозяин, а с ним гость — статная немолодая женщина в платье невообразимой красоты и в головном уборе, украшенном перьями. В руке она держала инкрустированный сундучок. Калиандра помнила, что атланты живут до тысячи лет, интересно, сколько ей?

— Я услышала о нападении, Геогор, и сразу бросилась к вам! Говорят, кого-то ранили?

— Они ранили мой плащ! — закричал юноша. — Помоги ему, Зеномаха!

— Твой плащ уходит, я не стану тратить целебные снадобья, — ответила гостья, бегло глянув. — Он страдает, и я помогу ему. Просто заведи себе новый.

Она раскрыла сундучок, внутри блеснуло стекло и металл, и скоро плащ перестал скрестись по полу и затих.

— Но я хочу этот! Он самый любимый из всех моих плащей! — причитал Тео. — Он не должен был умирать! Она должна умереть! — Он указал на Калиандру.

Зеномаха обернулась, подошла к Калиандре и остановилась, разглядывая. Ее взгляд был жестким и резким, словно пронизывал насквозь. Калиандра попыталась посмотреть ей в глаза, но отвела взгляд.

— Это с триеры разбойников, — объяснил бородатый Геогор. — Она не позволила им убить моего сына. А потом убила кинжалом двух грифонов. Я отправлю ее утром с данниками обратно в дикий край.

— Ей не дожить до утра, у нее в теле ядовитые когти грифона, — покачала головой Зеномаха и присела, открывая свой сундучок. — Она страдает, я помогу ей.

— Да не прикасайся ты ко мне! — заорала Калиандра, отталкивая ее руку. — Верните мою серебряную шапку и проваливайте, безумцы!

Зеномаха не обращала на нее внимания.

— Выздоровление будет не быстрым, ей придется задержаться в твоем доме, Геогор, — предупредила она.

— Значит, на то воля богов, — вздохнул он. — Лучше б ты берегла свои снадобья для старика Архариса. Что ж, отнесу ее на конюшню к пегасам или на кухню к гориллам.

— До утра ее даже с пола поднимать нельзя.

Зеномаха опустилась перед ней на колени, в руке ее блеснули щипцы, и ногу пронзила боль, а затем снова и снова, а затем боль отступила — Калиандра не чувствовала ни ног, ни тела, и вскоре потеряла сознание.

Сквозь забытье она слышала, что в дом прибывали все новые гости, звенели кубки, играли флейты, а между ними сновали гориллы с золотыми подносами, полными фруктов — но может, это просто ей казалось — в самом деле, как она могла это видеть? Иногда ей удавалось разобрать обрывки бесед.

— Птицы! Говорящие птицы! — рассуждал дребезжащий старческий голос. — Вот что нужно миру! И, клянусь богами, я создам говорящую птицу!

— Нам хватает говорящего зверья из диких земель, — возражали ему. — Данники совсем потеряли страх! У Атлантиды две беды — звери и гиперборейцы.

Все разом зашумели.

— Гиперборейцы-то причем, это ж наши божественные братья? Постеснялся бы при Ильмаре такое говорить, Глорифант!

— Не беспокойтесь, меня это лишь повеселило… — отвечал насмешливый голос, мягко растягивая гласные. — Но вам и правда не стоит пускать триеры данников ближе дальних островов, мы в Гиперборее вообще не ведем дел с дикими землями.

— Так у вас в Гиперборее и с рудой проблем нет! — возражал Геогор, — А с дальних островов кто мне руду будет в печи доставлять, Праксифант что ли?

— Я рожден в этот мир не руду возить, а стать первым во вселенной, премьер космоса!

— Иди торгуй своими пегасами на рыночной площади, премьер космоса, надо ж такое придумать!

— Кстати, Зеномаха, как здоровье Архариса? Долго еще протянет старик? Сколько можно его лечить, я никак не могу дождаться, когда его дух отправится к богам и начнется голосование!

Все разом зашумели и заговорили одновременно.

— Да ты с ума сошел!

— Да что ж он такое несет?!

— Неслыханно!

— Зачем ты позвал этого шута в свой дом, Геогор?!

— Он сам пришел! Глорифант, лысый дурак, пойди прочь из моего дома и больше никогда не являйся сюда!

— Я уйду, но вы еще пожалеете, когда я стану правителем!

Постепенно шум стихал, гости выходили на балкон и седлали пегасов.

— Смотрите, небесное сияние! — закричал кто-то.

— У нас в Гиперборее такое часто.

— Я никогда такого не видел!

Зеномаха подошла к углу, где лежала Калиандра, и склонилась над ней. Рядом встал Геогор.

— О какой шапке она бредила все время? — спросила Зеномаха.

— На ней была вонючая шапка, я приказал ее выстирать.

— Хочу взглянуть на шапку, пусть принесут.

Геогор щелкнул пальцами, и вскоре появились два енота — в лапах они бережно несли шапку, с нее на мраморный пол капала вода.

— Наденьте ее мне на голову, — тихо попросила Калиандра.

Зеномаха внимательно рассматривала шапку — серебряную поверхность, войлочную подкладку и гравировку «ΣΚΟΤΟΣ ΕΡΧΕΤΑΙ».

— Такая шапка не защитит ни от меча, ни от зноя, ни от холода. Зачем она тебе? И что означает эта надпись — «тьма грядет»?

Совсем не так Калиандра представляла себе этот разговор.

— Шапка делает невидимым для гнева богов. Я привезла ее вам, чтобы спасти мир.

— Бредит, бедная, — сказал Геогор.

ГЛАВА 3

На следующий день Калиандра уже могла вставать, на третий обошла дом, на четвертый стала помогать на кухне гориллам, которые готовили еду. Гориллы были немы и бестолковы, умели только рубить овощи заученными движениями, Калиандру старались не замечать, но и не трогали. Калиандра исследовала кухню, отогнала горилл от очага и сварила настоящую бобовую похлебку, как делала мама. Хозяева были в восторге. Геогор, человек добродушный, даже позвал Калиандру за семейный стол чтобы она оценила кулинарное искусство настоящих атлантов и впредь рассказывала о нем в диких землях. Узнав, что похлебку она и приготовила, был изумлен. Калиандра объяснила, что в кухне нашлись только бобы и перец, а если раздобыть хороших специй и самому выбрать правильное мясо ягненка, она могла бы приготовить настоящие царские блюда. Геогор заинтересовался. Наутро он велел Калиандре седлать пегаса, отправляться на рынок и купить все, чтобы приготовить знатный ужин.

Но возникла неожиданная проблема — Калиандра понятия не имела, как седлать пегаса. Она стояла на балконе, гладила это существо, похожее на пони с огромными крыльями, сложенными над спиной в сложную кожистую гармонь.

— Ты просто прикажи ему, — объяснял Геогор удивленно. — Просто мысленно скажи, что ему делать, он почует и выполнит. Даже младенцы это умеют, просто прикажи мыслью. Вот я приказываю развернуть оба крыла…

Пегас осторожно расправил обе крыла, и пошатнулся — порыв ветра чуть не сдул его с балкона.

— Не трать на нее время, отец, она полукровка, — сказал за спиной Тео. — Звери не приказывают зверям.

— И то верно, — согласился Геогор. — Правильно, полукровка не сможет повелевать ничем в Атлантиде. А летающих машин у меня в доме нет, мы атланты, а не гиперборейцы. Так что… — он обернулся к сыну и ткнул в него пальцем: — Ты свозишь ее на рынок! Сама она едва ходит, а ко мне приедут обсуждать металлы владелец южного порта и промышленники из Гипербореи, я хочу угостить их на славу!

— Да ты с ума сошел, отец! Пусть ее несут на рынок гориллы, как носят корзины с фруктами!

— Как смеешь говорить такое отцу! — Геогор не на шутку разозлился и дал сыну легкую пощечину. — Делай, как я велел!

— Я не возничий зверинца! — ответил Тео, побледнев.

Вытер бил в лицо, а внизу расстилалась волшебная Атлантида. Пегасу было нелегко нести двоих, да еще и полные корзины с провизией, но он был вышколен и вида не подавал — старался больше парить и меньше взмахивать гигантскими крыльями. По пути на рынок Тео не произнес ни слова, лишь разрешил Калиандре держаться за его пояс чтобы не упасть. А вот на обратном пути уже сам усадил Калиандру перед собой и держал рукой за талию — небрежно, как вещь, но все равно невыразимо приятно. И теперь он болтал без умолку — высокомерно, но всё же. Калиандра так и не поняла, когда с ним произошла эта перемена — то ли когда она выбирала специи и удивила продавцов познаниями, то ли когда они смотрели безобразный рыночный скандал торговок с их безумной дракой, Тео было неловко, и он объяснял, что такого в Атлантиде раньше не бывало. То ли когда они встретили Ильмара, и тот говорил с ней как с равной и справлялся о здоровье.

— Видишь, в центре острый шпиль выше всех зданий, — указывал Тео, — это не скала, это храм Посейдона. Он огромен и сделан из металла богов, но внутри тебе не побывать никогда. Храм держит над водой всю землю Атлантиды своей подземной силой. В нем есть говорящий алтарь, он позволяет родить любого зверя для обслуги по твоему желанию, и меня однажды водила в алтарь друг семьи Зеномаха, и мои теплые плащи оттуда. А ученый старик Мнемархон ходит к алтарю каждый день и все пытается сделать говорящую птицу. Считается, в храме Посейдона на Землю когда-то спустились боги с неба, чтобы родить нас — детей богов. К тебе это не относится, ты смешана со звериными племенами. Дети богов построили вокруг храма Атлантиду — вот они, видишь, три кольца воды и суши. А те, кому не хватало руды для машин, ушли за северными ветрами в далекие горы и построили Гиперборею. Я летал в Гиперборею с отцом когда-то, там живут добрые атланты, только вместо зверья они используют железные машины. Но там очень холодно и вода превращается в белую твердь. Тебе туда никогда не попасть, они не ведут дел с племенами зверей…

Калиандра слушала вежливо и не перебивала, хотя все это знала от отца. Ей просто нравился голос Тео. Но нужно было действовать. А для этого придется немножко лукавить, как это делают в людских племенах.

— Я знаю, — произнесла она, — в храме Посейдона живет правитель Атлантиды, старик Архарис!

— Ты не можешь ничего знать! — обиделся Тео. — Он живет в своем доме!

— Нет-нет, ты ошибаешься! У него нет своего дома!

— Я тебе сейчас покажу, какую ты несешь чушь! — Тео насупился, и пегас заложил крутой вираж.

Некоторое время они летели молча вдоль кольца третьего круга, все удаляясь от дома — Калиандра почему-то была уверена, что Архарис живет на первом круге. Наконец Тео указал пальцем вниз на высокую белую башню:

— Вот дом Архариса! А вот и он сам в кресле на балконе! Понимаешь, как ты неумна?

— Пусть я не умна, — засмеялась Калиандра, — но знаю правило: лететь над головой и чужим балконом считается оскорблением, так что поворачивай обратно!

— Что за чушь! — возмутился Тео и направил пегаса вниз. — Нет таких правил! Низко кланяться при встрече и не сметь заводить разговор первым — вот единственное правило! Твоя дурацкая шапка — и то умнее тебя!

— Ой, шапка, упала… — ахнула Калиандра, провожая взглядом шапку: бросок вышел точный — шапка упала прямо в руки старика.

— Да ты же сама ее уронила, идиотка!

Не зная, что теперь делать, Тео снова заложил круг над домом.

— Приветствую тебя, мудрейший Архарис! — закричала Калиандра, взмахнув рукой. — Доброго тебе здоровья и сил!

Старик некоторое время разглядывал предмет, оказавшийся у него в руках, а затем махнул рукой, приказывая спуститься.

— Ну всё! — прошипел Тео. — Теперь он тебя убьет. А заодно и мне влетит!

Архарис выглядел слабым, руки его в синих венах были немощны и дрожали, но взгляд сохранял силу, и голос оказался тоже сильным.

— Кто вы? — спросил он, когда они спешились и встали перед ним.

— Я Тео, сын Геогора, владельца рудного дела, вы знаете его. А это… — Он смутился. — Это пегас из конюшни нашей семьи, это корзины с рынка, это зверь-химера, я везу этот скарб по просьбе отца…

— Это ты сделал надпись? — старик указал на гравировку шапки.

— Это я сделала, — сказала Калиандра.

Тео отодвинул ее плечом:

— Прости, мудрейший Архарис, я все объясню…

Но Архарис словно его не видел, он теперь смотрел только на Калиандру:

— Зачем ты сделала надпись?

— Потому что скотос грядет.

— Кто это тебе сказал?

— Мой отец. Он хотел передать тебе, Архарис, что больше не держит на тебя зла, и ты был прав: тьма грядет. Но грядет не оттуда, где ты ее видел. Вы оба правы, и оба неправы.

Тео не выдержал:

— Мудрейший Архарис! Химера тяжело ранена, она бредит и…

— Ступай к коню, юноша, здесь не твоего ума разговор! Так ты дочь Софариса... — усмехнулся старик. — Присядь. — Архарис щелкнул пальцами — из-за занавески вышла горилла, поставила рядом кресло и бесшумно исчезла. — Значит, Софарис остался верен своим идеям. Я надеюсь, он жив и увлечен небесными науками все-таки больше, чем рождением полукровок?

— Жив. Но стар, немощен и печален.

— Я тоже немощен и печален. Дни мои давно закончились, лишь снадобья Зеномахи дарят новый день, но и она не знает, в какой из дней они окажутся бессильны. Я никогда не держал зла на твоего отца. Буду рад, если он вернется в Атлантиду.

— Он не вернется. Атлантида погибнет до конца года. Может, раньше. И он не верит, что ее можно спасти. А я верю.

Архарис глядел на нее внимательно и спокойно. Калиандра поежилась, а затем тактично вынула из его рук свою шапку и надела. Сразу стало прохладней, и мысли сосредоточились.

— И откуда же грядет скотос? — усмехнулся старик. — От тебя что ли? Пройдут еще тысячи и тысячи лет, пока атланты, забывшие стыд, перемешаются со звериными племенами, цивилизация рухнет перед зверинцем, и придет скотос — так гласит пророчество.

— Тьма придет не с земли, а с неба, — ответила Калиандра. — Отец говорил, наш род спустился когда-то на Землю, спасаясь от небесного гнева богов, но гнев вылетел следом, и когда-нибудь догонит. Отец говорил, разум — это дар богов, но мы им не пользовались, поэтому боги забирают свой дар обратно. Спасутся от безумия лишь те, кто носит шапку, которая делает тебя невидимым для гнева богов. Отец говорил, это красивое и понятное объяснение. Но есть некрасивое и непонятное.

— Расскажи и его.

— Отец говорил, из созвездия Кита летят невидимые песчинки меньше самого мелкого песка, прозрачны как солнечный луч, но каждая весом с гору, и летят быстрее всех ветров. Они так малы, что проходят сквозь любые материи, не раня ничего, кроме материи души. Потому что душа не материя, а лишь расцветает поверх, как мох на камне. И эти песчинки пробивают такие раны в душе, что те не успевают затянуться. И от этих ран наступает безумие — гаснут искры мыслей там, где им положено гореть, и зажигаются вдруг там, где гореть не положено. Есть только одно средство, которое может спасти — это шапка из серебра и войлока. Именно из серебра, именно из войлока, именно этой формы.

— Почему?

— Отец сказал, что так говорит математика, но мудрейший Архарис не поймет объяснений, а прочие атланты и подавно.

Архарис не обиделся.

— Я поговорю об этом с нашими учеными, с Зеномахой и Мнемархоном. Хотя он уже оставил науки и увлекся говорящими птицами… А ты сама понимаешь?

— Немножко. Достаточно, чтобы начертать формулусы и объяснить их суть каждому, кто хочет понять. Но недостаточно, чтобы понять самой. Отец говорит, так у всех, кто обучает наукам других.

Архарис погрузился в размышления.

— Доказать свои слова ты ничем не можешь, — произнес он наконец. — Но это не великая беда. Сила наук не в том, что они спорят и доказывают свою правоту — такое умеет любая базарная торговка. Сила наук в том, что их правоту доказывает жизнь, верно?

— Ты воистину мудрейший, Архарис, — Она склонила голову. — Теперь послушай, как всё это будет доказывать жизнь. На небе станут появляться знаки — радуги и гало, будто солнце обвели циркулем, ночные небесные сияния, зеленые и красные, особенно в местах, где такого никогда не видели. Многие атланты, люди и звери потеряют сон, и станут желать сна в ненужное время. Многие начнут впадать в грусть, но особую — грусть их будет длиться много лун, тяжелая и беспричинная. Звери дикие и домашние всё чаще будут бесноваться и выть, дельфины и киты выбрасываться на берега, птицы летать кругами, а стаи сбиваться с пути. С каждым днем все больше станет вокруг безумцев, которые начнут творить непотребства, носиться с безумными идеями и произносить дичь. И станет понятно, что дичь их от ран в разуме, поскольку не зависит от их прежних заслуг, учености, воспитания и былых добродетелей. И так будет продолжаться все сильней, пока мир не погрязнет в полном безумии и братоубийствах, и тогда придет скотос. Но если заставить атлантов носить серебряные шапки с войлоком, особенно в ночные часы, когда созвездие Кита смотрит на нас, то у тех, что носят шапки, разум сохранится, и это будет заметно. Вот и всё, что я могу рассказать.

— Ты сможешь рассказать это Совету послезавтра в Храме Посейдона?

— Только ради этого я и прибыла в Атлантиду через все дикие земли. Меня пытались убить семь раз.

Архарис взял ее за руку.

— Если ты химера, то смешение детей богов со звериными племенами и впрямь не так страшно, как я полагал в спорах с твоим отцом.

— Благодарю, мудрейший. А сейчас мне пора лететь, я обещала готовить угощение для стола.

Ужин вышел прекрасно — кажется, все были довольны, особенно Геогор. Калиандра лишь прислуживала в начале и не слышала деловых разговоров, но кажется, они заключили выгодную сделку. Когда все деловые вопросы решились, гости вышли на балкон любоваться закатом, к ним присоединился Тео. Калиандра вынесла поднос с фруктами и тоже осталась.

Гиперборейцев было двое, и с ними Ильмар. Теперь Калиандра видела, что атланты и гиперборейцы заметно отличаются. Лица гиперборейцев были резче — прямые носы без намёка на горбинку, высокие скулы, и волосы, не вьющиеся, как у атлантов, а прямые, тяжёлые, пепельно-серые, будто покрытые вечным инеем. Но в главном они были едины: ростом — выше любого из смертных, телом — мускулисты, и в облике их чувствовалась та первородная красота, которая досталась в наследство от богов своим детям.

Ильмар давно жил в Атлантиде, а промышленники прилетели по деловым вопросам и завтра улетали обратно — их огромную летающую машину можно было видеть с балкона: она стояла во дворе, растопырив металлические ноги, похожая на большую крылатую черепаху.

Владелец порта, толстый рослый атлант с суровым лицом, вскоре распрощался, спустился вниз и уехал на своем слоне — с балкона было видно, как неспешно удаляется, покачиваясь, шатер на могучей спине. Как поняла Калиандра, прямо во время ужина в зал влетела белая горлица и принесла ему записку: на берег у порта выбросились два кита, теперь бедняге предстояло решать, как и куда убрать туши, пока не распространилось зловоние.

Оставшиеся гости смеялись, пили вина, любовались закатом, а когда стемнело — небесными всполохами. Обсуждали дурака Глорифанта — похоже, тот успел обойти все дома, рассказывая в каждом, что мечтает стать главой атлантов после Архариса.

— Да продлят боги дни мудрейшего Архариса, но неужели среди восьми сотен атлантов не найдется достойного? — сокрушался Геогор.

— А ты предложи себя! — шутил Ильмар.

— Клянусь, я бы так и сделал! Но я не столь знатного рода, меня Храм Посейдона не пускает в алтарь!

— У нас, в Гиперборее, эти мелочи давно никого не волнуют, уже не те времена. А Глорифант что, знатного?

— Его храм в алтарь пускает, я видел.

Калиандра в разговоры не лезла, сидела в уголке. К ней подсел Ильмар, угостил вином и принялся расспрашивать о диких землях. Его почему-то интересовало, как лечатся песком. Калиандра никогда не слышала про лечение песком, отец не рассказывал ничего про это. Она решила, что речь про согревание, но Ильмар рассказывал, будто читал в древнем манускрипте, что песок надо пить с водой натощак, и тогда организм атланта сможет жить не пятьсот лет, а тысячу, и любые болезни отступят. Калиандра в ответ принялась рассказывала Ильмару про шапку, которая делает невидимым для гнева небесных богов, и Ильмар очень заинтересовался, хотя, похоже, не поверил.

Потом она расспрашивала Ильмара о Гиперборее, а он смешно рассказывал про Глорифанта — оказывается, в Гиперборее его тоже знали. когда-то он пытался купить там летающую машину чтобы возить фрукты из Атлантиды, но обманул продавца — не заплатил в срок и предлагал заплатить не так, как уговаривались. Машину отобрали, а Глорифанту запретили приезжать. Ильмар рассказывал это так смешно, что Калиандра звонко смеялась.

Несколько раз мимо проходил Тео, бросая на них желчные взгляды. Калиандра всякий раз улыбалась ему и звала присоединиться к разговору, но тот надменно отворачивался и уходил прочь.

В конце вечера Ильмар предложил Калиандре пожить у него чтобы продолжить интересные разговоры. Он встал, чтобы поговорить об этом с хозяином, но ту же секунду перед ним откуда ни возьмись появился Тео, бледный и взволнованный.

— Она никуда не поедет! — заявил он. — Это моя женщина, и у нее в нашем доме много дел!

Ильмар недоуменно посмотрел на него, потом на Калиандру.

— Тео прав, я его женщина. И у меня здесь действительно много дел — улыбнулась Калиандра и обняла Тео за талию.

Эту ночь они впервые провели вместе.

ГЛАВА 4

На Совет в храм Посейдона пришли не все атланты, может быть, сотня, может полторы. Отец рассказывал Калиандре, что совет проводят обычно каждую Луну, и интересного там немного. Этот совет был созван Архарисом спешно — слишком много вопросов накопилось.

Храм Посейдона, что выглядел тусклым металлическим шпилем снаружи, внутри потрясал воображение. Калиандра знала, что он огромен, украшен статуями богов и животных из металлов и плоти, и некоторые способны двигаться, что внутри у него сплошной искристый орихалк, от которого светлее, чем днем. Перед началом Тео провел Калиандру по дальним углам разрешенной части храма — показывал исполинские трубы, питающие родник холодной и родник горячей воды всей Атлантиды, показывал двигающиеся фрески и небесную карту на потолке, показал даже алтарную дверь в святилище и место, куда прикладывают ладонь. Дверь на ладонь Тео не реагировала, но он путано объяснял, что так бывает и у знатных родов, и может решиться с возрастом. На ладонь Калиандры, дверь, разумеется, не реагировала тоже.

Наконец, прямо из пола поднялись ряды сияющих орихалковых кресел, атланты расселись, и начался совет.

Сперва шли хозяйственные вопросы — спорили о том, как наказать минойцев, от которых прибыли разбойники. Оказывается, минойцы уже успели прислать послов с извинениями и щедрыми дарами, и клялись, что разбойники те не имели к ним никакого отношения. Минойцев простили, но проголосовали не пускать отныне данников в центральную гавань, а выделить им отдельное место. Лишь Геогор печалился, что руду придется возить к складам самим на слонах. У Калиандры было свое мнение о том, знал ли царь минойцев о своих разбойниках, но, к счастью, с нее никто не требовал объяснений.

Затем обсуждали, где хранить китовый жир и нужно ли строить кольцо от выбрасывающихся дельфинов. Потом обсуждали стаю охранных грифонов с башни второго кольца, которые вдруг взбесились и ночью задрали двух пегасов из конюшни пекаря.

Затем вышел Мнемархон — сухонький старичок с тонкой птичьей шеей, поросшей редким седым волосом. На его плече сидела большая птица ярчайших пестрых цветов с большим хохолком и горбатым клювом. Мнемархон долго рассказывал, что его новая птица уже умеет говорить целых три слова: «кушать», «храм» и «наука». Мнемархон щекотал птицу костлявым пальцем, но та лишь вертелась, чесалась клювом и никак не хотела говорить. Потом наконец произнесла «ук-ук! хрррам!», и в зале вежливо похлопали.

Затем в сцену взобрался Глорифант и принялся кричать, что говорящая птица — вздор, а родить следует малых хищных зверей, невидимых простым глазом, и это всё будет, как только он, Глорифант, станет премьером космоса. Его терпеливо выслушали, а затем начался шум: кто-то в зале захлопал, кто-то оглушительно засвистел, все повскакивали с кресел и принялись спорить, а где-то вспыхнула драка.

— Атланты, опомнитесь, вы ведете себя как звери! — метался Ильмар, пытаясь разнять дерущихся. — История еще не знала драк в храме Посейдона! Неслыханное кощунство!

Наконец все утихло, спорщиков выкинули из храма.

Тогда вышла Зеномаха, ведя перед собой кресло-колесницу из орихалка, но с большими деревянными колесами, как от телеги. В кресле сидел старик Архарис. По залу пронесся вздох грусти — Архарис был совсем плох: глаза него ввалились внутрь, лицо было желтым, губы растрескавшимися, а руки мелко дрожали, сжимая поручни кресла. И лишь голос его был все так же силен. Зал почтительно стих.

— Атланты, — начал он свою речь, — я много думал, читал знамения и знаки. Мы, дети богов, великий город Атлантида и великий город Гиперборея, много веков жили, презирая все, кроме добродетели. Ни во что не ставили богатство и почитали груды золота и орихалка за досадное бремя. И верили, что наша цивилизация будет цвести, пока не погаснет Солнце. Но древние пророчества говорили, что она погибнет раньше Солнца. Я всю жизнь верил, что Атлантида погибнет, когда ослабеет унаследованная от богов доля, многократно растворяясь в смертной примеси, и мы утратим благопристойность. Я и сейчас верю в это. Друг моей юности, мудрейший Софарис, говорил, что Атлантида погибнет еще раньше: если мы утратим благопристойность, среди атлантов прорастет заносчивость и невежество, а научные гимнасии превратятся в места упражнений для мужей и коней. Вчера я говорил с его дочерью — она принесла плохие вести и считает, что Атлантида погибнет в самое ближайшее время — от небесного гнева богов. Я хочу, чтобы вы выслушали ее, атланты, и мы вместе примем решение…

Он взмахнул слабой рукой. Зеномаха увезла кресло-колесницу вглубь, а на помост из орихалка поднялась Калиандра.

— Это же химера! — заорал Глорифант. — Долой!

Но Калиандра не удостоила его взглядом и начала говорить. Она рассказала все, что говорила вчера Архарису, и даже больше. Она рассказала про эпидемии безумства в племенах диких земель, что начались год назад в южных широтах, про войны племен, кровавых каннибалов и спятивших проповедников. Она велела принести световое перо, о котором слышала от отца, и рисовала на потолке формулы небесной математики. Она рассказывала о том, как просто сделать серебряную шапку самому, и как надо их просто сделать много, много-много, на всех атлантов, на всех гиперборейцев, а если хватит сил, то и на всех несчастных людей, жителей диких земель, ибо слава и миссия атлантов быть примером и хозяином, и кто позаботится о людях и зверях, если не атланты? Она замолкла лишь когда поняла, что зал начал уставать.

И тут же на помост вылез Глорифант.

— Это химера! — повторил он, указывая пальцем.

— Я передаю слова моего отца.

— Да мне наплевать!

— Ты никогда не посмеешь плюнуть в лицо дочери Софариса! — ответила Калиандра и усмехнулась.

Глорифант захохотал и плюнул ей в лицо. Калиандра вытерла лицо белоснежным платком с синей вышивкой, аккуратно сложила его и спрятала за пазуху.

Тут же на сцену вылез Геогор и залепил Глорифанту пощечину:

— Как смеешь вести себя так на помосте совета!

Их разняли и увели со сцены. Тео встретил ее и обнял.

— Я говорил, что тебе не надо было идти!

— Я знаю, что делаю, — отмахнулась Калиандра.

Зеномаха снова выкатила кресло-колесницу с Архарисом. И сердце Калиандры забилось, когда она увидела на его голове серебряную шапку — не такую грубую, как у нее, более тонкую, изящную, царственную. Значит, Архарис поверил, успел распорядиться, и теперь все вслед за ним наденут серебро и войлок...

Но шапка была тяжела, и голова Архариса безвольно свешивалась к груди, будто он спал. Но как только кресло оказалось посреди сцены, он вскинул голову на подушку кресла и заговорил — тяжело дыша, с большими паузами. Голос его в наступившей тишине разносился эхом под сводами зала.

— Мы услышали то, что нам суждено услышать… И должны поступить так, как достойно поступать атлантам... Поэтому я созвал всех вас, детей богов... В славнейшую из обителей, утвержденную в средоточии мира, из которой можно лицезреть все причастное рождению... И я обращаюсь к собравшимся... с такими словами…

Он в очередной раз умолк и молчал долго-долго. Так долго, что Зеномаха подошла, склонилась, взволнованно взяла его руку, а затем тихо-тихо произнесла, но услышали все:

— Мудрейший Архарис закончил свой путь.

Совет шумел — там составляли списки для голосований, кто может стать главой совета, кто хочет, и кого предлагают. И сразу шли голосования — атланты поднимали руки, а писари заполняли свитки. Все были оживлены, все шумели и спорили до хрипоты, а на помосте все так же стояло кресло-колесница с Архарисом, чью голову накрыли тканью прямо поверх серебряной шапки. Казалось, он до сих пор смотрит из-за ткани в зал с горечью и осуждением. Про Калиандру и ее речь все забыли абсолютно, будто она не говорила ничего.

Калиандра стояла, закрыв лицо руками.

— Почему ты на меня не обращаешь внимания? — допытывался Тео, пытаясь ее обнять. — Это делает меня печальным!

— Тео, милый, я не смогла ничего, отец был прав, — всхлипнула Калиандра. — Он говорил, что уже поздно, Атлантиду не спасти, и никто уже ничего не услышит. Все было зря, Тео, я зря здесь…

— Подожди, а как же я?

— Ты тоже сделал, что мог, Тео. Я же всю голову сломала, как так подстроить, как так придумать, как схитрить, чтобы попасть к Архарису и заговорить с ним! А ты меня отвез к нему почти без моих подсказок!

Тео резко отстранился.

— Вот оно что! — закричал он. — Я понял! Понял, от чего у меня такая тяжесть на сердце! Ты просто использовала меня! Тебе нужен был Архарис! Я для тебя никто, возничий, пегас!

— Тео, опомнись! — закричала Калиандра. — Я же люблю тебя! Я полюбила тебя с той минуты, как впервые увидела! Я же с тобой и только с тобой!

— Не подходи ко мне! — заорал Тео, оттолкнул ее и бросился прочь из храма.

Калиандра кинулась за ним.

Она догнала его и говорила с ним, и обнимала, они ходили по набережным, но Тео оставался безутешен. Он то сжимал зубы и бледнел, то начинал ругаться, то плакал. А в какой-то момент сорвал с себя плащ и бросил в море с парапета — белая плоская шкура неловко шевелила в воздухе изящными когтистыми лапками, мелькнули напоследок недоуменные черные глазки на мордочке, и море поглотило его целиком, даже пузырей не всплыло.

Калиандра довела Тео до дома, уложила в постель и приготовила горячей фруктовой воды. Но Тео отвернулся от нее, закрылся с головой шелковой тканью и ничего не отвечал.

Тогда Калиандра бросилась в храм Посейдона. Здесь было не пробиться — собрались почти все жители Атлантиды, все галдели и ссорились. Калиандра протиснулась внутрь, увидела Ильмара с Геогором и встала рядом с ними.

— Анатем не выходит, — торжественно объявлял писарь с помоста, зачитывая список. — Месарис не выходит. — Семиген не выходит. Остаются двое: Зеномаха и Глорифант.

— Ну и за кого теперь? — растерянно сказал Геогор. — Зеномаха же врач. Если она станет целые дни заниматься Советом, кто будет нас врачевать?

— Да какая она врач, — отмахнулся Ильмар. — Она даже про лечение песком не слышала. Она женщина — вот в чем дело. Что станет с Атлантидой, если у нее случится женская истерика? Если б я имел право голоса в Атлантиде, я...

— Глорифант сказал, — доверительно обернулся к ним бородатый детина, — что она и отравила Архариса!

— Последнее голосование! — объявил писарь. — Кто за Зеномаху?

Калиандра видела, как поднимаются над толпой руки — много, достаточно много, то тут, то там, везде, больше половины зала.

— Кто за Глорифанта?

Взметнулся целый лес рук — Калиандре показалось, что на этот раз руки поднял весь зал. А следом послышался торжествующий крик:

— Яяя!!! Я Премьер Космоса! Теперь я сделаю всё, как надо! Мы украсим золотом все дома Атлантиды! Мы уничтожим всех китов! Мы найдем и бросим в темницы всех пекарей, которые жалеют муку для хлебов, у нас снова будет вкусный хлеб! Мы заставим жадных гиперборейцев вернуться к нам в Атлантиду или пусть сдохнут!

В зале царило ликование, все прыгали, махали руками, с Калиандры чуть не сбили шапку.

— Но как?! — недоумевала она. — Но почему?

Она встретилась глазами с Геогором.

— Пекари обнаглели, — подтвердил тот.

ГЛАВА 5

Калиандра осталась жить в доме Геогора, но на нее никто больше не обращал внимания, кроме Тео. Он то требовал внимания, то лежал лицом к стене, то переставал с ней разговаривать, то рыдал и обвинял.

Небесные сияния теперь были в небе каждый вечер, все чаще вспыхивали разряды молний без гроз, и в воздухе плыл тонкий запах электричества, знакомый Калиандре по лаборатории отца.

Калиандра нашла в подвале дома старую серебряную утварь и хотела смастерить несколько шапок, но быстро поняла, что она никого не сможет уговорить их надеть.

Поэтому она просто ходила по улицам Атлантиды, куда мечтала попасть с детства, и пыталась вдохнуть полной грудью все то, что веками было родиной отца и очагом цивилизации, и что сейчас рушилось на ее глазах. И страшнее всего была та скорость, с которой все рушилось. Там, где еще вчера журчали фонтаны и простирались мраморные набережные, теперь валялся мусор и нечистоты — гориллы-уборщики забыли про свои обязанности. На башнях протяжно выли грифоны, устраивая воздушные драки. В городе начались поджоги — жгли дома пекарей и гиперборейцев. Шапка почему-то не привлекала к ней внимания, а словно даже отвлекала — теперь по улицам ходили в самых странных нарядах, многие бегали голыми. Особенно ее поразил голый старик с безумными глазами и длинной шеей, в котором она с трудом узнала Мнемархона — он бегал меж оливковых деревьев, звонко бил себя по бокам ладонями и протяжно кукарекал, поднимая ввысь голову и обнажая острый кадык.

Глорифант издавал один указ за другим, и его зачитывали глашатаи на улицах. Иногда казалось, что это злой бог, который пришел уничтожить мир, иногда — что это наивный ребенок, который запутался и не понимает, что творит. Одним указом Глорифант запретил все механические машины гиперборейцев, какие есть в городе — по его указу их должны быть растоптать слоны. Но слоны не справились, и машины просто кидали в море. Другим указом, но далеко не первым, закрыл Совет и назначил себя единственным судьей и законодателем. Еще одним указом запретил диким племенам отныне привозить в Атлантиду положенную ежегодную дань меди, серебра и железных руд. Это было сделано словно им в наказание, но понятно, что цари людских племен лишь вздохнут с облегчением, раз дань больше не требуется. Но когда Калиандра сказала об этом в разговоре, на нее заорали и велели заткнуться. На внутреннем кольце у рыночной площади поставили виселицы и повесили двух атлантов — старика и молодого. Они висели там несколько дней, окруженные мухами и зловонием, и снимать их указ запрещал. Калиандра даже не стала выяснять, кем они были и чем прогневали Глорифанта. Но больше всего Глорифанта возмущали гиперборейцы — им посвящалась большая часть указов. Иногда указ ничего не указывал, а просто сыпал проклятиями в их адрес. Это казалось бессмысленным, но возымело действие: уже к ближайшим календам атланты наперебой принялись ругать Гиперборею. О гиперборейцах говорили на улицах и на рынке, о них спорили, ссорились и дрались. Говорили, что Глорифант отправил в Гиперборею тайный ультиматум, но ответа не получил, и терпение его на исходе.

Наконец Глорифант издал указ такой длинный, что глашатали ходили по двое и менялись на середине. Калиандра лишь поняла, что Глорифант создал при помощи алтаря пыльцу из мельчайших хищников, невидимых глазу, которые плодятся быстрее мух, и поражают смертельным недугом, но лишь гиперборейцев и тех, в ком много гиперборейской крови. Он грозился вывести облака перелетной саранчи, обвалять их в смертоносной пыльце и отправить в Гиперборею, если ответа не будет.

Калиандра волновалась за Ильмара. Она выяснила, где его дом, но он оказался заколочен. Нашла она Ильмара случайно на заброшенном пляже: он сидел на берегу и набирал в мешки морской песок.

Он был хмур и полон безысходности — сказал что ему удалось сохранить одну из двух своих летающих машин, а сам он прячется в руинах, чтобы его не повесили как гиперборейского шпиона. Сказал, что закончил все дела и собирается улететь в Гиперборею сегодня ночью. Какие у него здесь были дела, он не ответил — может, и правда сообщал о происходящем в Гипеборею. Калиандра знала, что у него там братья, и он держит с ними связь при помощи черного механического зеркала. По его словам, в Гипеборее было не лучше — там царил такой же раздор, а особую ненависть вызывали ультиматумы из Атлантиды.

— Ты слышал про смертельную пыльцу, которую несет саранча? — спросила Калиандра.

— Слышал, — угрюмо кивнул Ильмар.

— Она правда сможет убивать только гипеборейцев?

— Правда, — ответил Ильмар. — Но никто и никогда этого не сделает. В храме Посейдона было два алтаря богов — один рождает живые машины, другой — металлические.

— Я знаю это. Два алтаря и живое сердце из металла и плоти.

— Да. Алтарь всего живого остался в Атлантиде, здесь мало руд. Алтарь всего мертвого отдали в Гиперборею, он нужен там, где рудные горы. Всё, что можно сделать из живой плоти, умеет сделать алтарь Атлантиды, достаточно только представить. А все, что можно делать из искр и металла, рождается на алтаре в Гиперборее.

— Я знаю. Но это же плохо! Это значит, что в Гипеборее нечем справиться с живой саранчой и смертельной пылью!

Ильмар усмехнулся:

— В этом и смысл. Саранчу и мор придумал не Глорифант, об этом говорилось в древних пророчествах. Древние все продумали. Атланты и гиперборейцы — родные братья, дети богов, полусмертные. Два очага цивилизации в мире смертных звериных племен. Их война невозможна, потому что никто не победит: у Гипербореи нет оружия против смертоносной живности, а у Атлантиды нет защиты против летающих машин. Даже слоны не смогли их растоптать. Поэтому никто и никогда не отправит в Гиперборею моровую саранчу. Если такое случится, в ответ прилетят вулкан-машины, которыми вскрывают глубокие горные рудники, и тогда не уцелеет даже храм Посейдона. — Он вдруг схватил ее за руку: — Полетели со мной! Сегодня!

Калиандра молчала.

— О чем ты думаешь? Почему не отвечаешь?

— Я очень хочу полететь с тобой, увидеть Гиперборею и попробовать объяснить им то, что мне не удалось в Атлантиде. Но я даже тебя не смогла убедить надевать серебряную шапку... Прав был отец.

Вокруг резко стемнело и донесся странный гул, словно ветер трещал в сухих камышах. Ильмар и Калиандра подняли голову вверх — небо закрывала огромная черная туча, она быстро наплывала со стороны храма и затягивала все небо, а потом прошла над их головами и унеслась в море. Небо прояснилось и снова стало светло. В прибрежные волны упало несколько капель, словно кинули камешков, а один упал прямо на песок перед Ильмаром и забился.

Ильмар изумленно поднял находку и поднес к лицу, чтобы рассмотреть — была саранча с переломанным крылом. Он с отвращением бросил ее в море.

— Вымой руки и лицо, — приказала Калиандра.

— Зачем?

— Вымой руки и лицо, я сказала! — Она топнула ногой.

Ильмар пожал плечами, тщательно вымыл лицо и руки в морских волнах, а затем взял щепотку песка, положил на язык и запил пригоршней морской воды.

— Все в порядке, — сказал он. — Это была просто саранча, из обычных пустынь. У тебя добрая душа. Полетели со мной?

Калиандра покачала головой.

— Я не могу бросить Тео, ведь я люблю его.

Ильмар поморщился.

— Хорошо, я возьму и мальчишку. Хотя мне придется ради этого оставить много лечебного песка. Вот за теми двумя белыми башнями — глиняный сарай со старыми лодками, там сейчас мой дом. Приходите сегодня как стемнеет.

— Спасибо, Ильмар. Но я не могу сегодня, у меня тоже осталось последнее дело в Атлантиде. Ты не знаешь, где находится сердце храма Посейдона?

— Оно бьется в самой глубине, за алтарем.

— Я так и думала. Я хочу поговорить с ним, вдруг хоть оно меня услышит?

Ильмар покачал головой.

— Ни тебе, ни мне не попасть в алтарь. А тебе даже не зайти в храм.

— Но я должна попробовать. Так что улетай.

— Я подожду еще один день.

ГЛАВА 6

Вернувшись в дом Геогора, Калиандра застала жуткую сцену — все здесь было разрушено и разбито. Посреди двора лежало тело Геогора с отрубленной головой, а рядом на коленях сидел Тео и рыдал.

Калиандра бросилась к нему и обняла.

— Что случилось?! — повторяла она. — Кто это сделал?!

Но Тео только вздрагивал и не мог вымолвить ни звука.

— Теперь у тебя есть причина для горя, — сказала Калиандра, вставая. — Иди за мной, мне нужна твоя рука! Иди за мной, я приказываю!

Уже стемнело, когда они прошли к храму. Он был заперт.

Калиандра схватила ладонь Тео и приложила к двери — храм пустил их внутрь.

В нем все так же светился на стенах орихалк, только было мусорно и сыро. Калиандра потащила Тео вглубь и остановилась перед дверью алтаря.

— Зачем ты меня мучаешь? — вдруг тихо сказал Тео. — Ты химера. Все было хорошо, пока ты не появилась… Что ты задумала на этот раз? Я не открою тебе алтарь, даже если захочу. — Он приложил ладонь, но дверь не дрогнула. — Ты не понимаешь, что творишь!

Но она его не слушала. Вынула из-за пазухи белоснежный платок с синей вышивкой, она обернула им свою ладонь и аккуратно приложила к двери — раз, другой, третий. И наконец дверь дрогнула и величественно отъехала в сторону.

Они вошли и остановились. Алтарь был таким, как рассказывал отец — он был не похож ни на что, а напоминал скорее живое существо, не то гигантскую медузу, не то кальмара, с шевелящимися щупальцами.

— Здесь должна быть еще одна дверь вглубь храма, ищи! — приказала Калиандра.

Но двери не было. Кроме шевелящегося алтаря и светящихся стен, здесь не было ничего.

И вдруг что-то произошло — словно пронесся стон по всему храму, алтарь вздрогнул, его щупальца безжизненно опали, а светящиеся стены начали тускнеть.

И вдруг прямо из алтаря вышла Зеномаха — одетая в рубище, с безумными глазами, ее было не узнать.

— Зеномаха! — воскликнула Калиандра и бросилась к ней. — Как хорошо, что ты здесь! Помоги мне пройти к сердцу храма!

— Вот сердце храма, — ответила Зеномаха и бросила к ее ногам окровавленный лоскут, он металлически звякнул, несколько раз дернулся и затих.

Калиандра подняла на нее непонимающий взгляд.

— Я убила храм,- сказала Зеномаха. — Другого выхода не было, это слишком страшное оружие, его нельзя оставлять в руках безумцев.

— Зеномаха!!! Да ты же сама безумна!!! Храм держал твердь Атлантиды над водой!!!

— Беги обратно в дикие земли, девочка моя, — тихо сказала Зеномаха. — Может теперь хоть в диких землях сохранится жизнь…

В глиняном сарае было тихо. Калиандра еще раз окликнула Ильмара, но ей никто не отвечал. Она прошла между старыми лодками и вдруг увидела его лежащим в углу — лицо Ильмара покрывали язвы, глаза были широко раскрыты, а рот набит песком.

Земляной пол под ногами снова дрогнул.

— Ты можешь управлять дельфинами? — спросила Калиандра.

Тео молчал.

— Бери эту лодку и тащи наружу. Я поищу какие-нибудь веревки и весла.

Они отошли уже далеко от берега, когда Тео вдруг разжал руки. Упряжка дельфинов тут же распалась, они ушли на глубину.

— Все бесполезно, — сказал Тео, лег на дно лодки и заплакал.

Калиандра взяла весла и начала грести. Начинало светать, море было спокойным и каким-то праздничным. Тихо скулил Тео на дне лодки. Носились над головой кругами безумные чайки. Калиандра гребла и смотрела туда, назад, где над горизонтом искрился круг, словно обведенный золотым циркулем. Это было не гало и не миражи — так светилась сама Атлантида. А потом раздался далекий грохот, и высоко в небе пронеслась словно дюжина огненных змей, вулкан-машины гипербоонйцев. А когда утих грохот и полосы в небе погасли, над горизонтом уже ничего не серебрилось.

— Ты был прав, отец, — сказала Калиандра. — Но я хотя бы попыталась. И спасла хотя бы одного. Ты бы гордился мной, если был бы жив.

Она перевела взгляд на обессиленную фигуру, лежащую на дне лодки, сняла с головы свою шапку и надела на него. Гравировка «ΣΚΟΤΟΣ ΕΡΧΕΤΑΙ» блеснула в лучах утреннего солнца.

— Я люблю тебя, Тео, — сказала она. — Куда-нибудь мы доплывем.

20' мая 2025, Яма под лесенкой