МОЙ КАРМИЧЕСКИЙ ПРЕДОК РАМИРЕС ГАЛЬЕГА

В Лизе прекрасно всё. Может, тут не каждый со мной согласится, вкусы разные. Кому-то подавай, чтоб ноги были длинные как лыжи, кому-то попу подушкой, кому-то шею клюшкой... Но я точно знаю, что лучше Лизы в мире не бывает женщин. Никогда не было и никогда больше не будет. До чего ж мне повезло, что мы родились с ней в один год в одном городе! И уж совсем чудо, что познакомились и живем вместе. Признаюсь честно: когда она прислала фотку, я ничего там особенного не заметил — ну девушка и девушка, обычная. Но это только пока не встретились — оказалось, что фотка ничего о живом человеке сказать не может.

— Это еще что? — спросил Генка, когда увидел у меня на рабочем столе Лизин портрет.

— Елизавета Дуброва, — говорю, а сам ухмыляюсь. — Подруга моя. Не знал?

— Ну... И давно вы?

— Месяц уже. Обалденная девушка!

Генка удивленно так бровями повел.

— Ну ты-то, Андрюха, мог поинтересней найти. У этой барышни только один плюс: она тебе изменять не будет.

— Чего это, — говорю, — не будет?

— А желающих не найдется... — и хмыкает.

Друг называется. Но я-то уже знал, что такое моя Лиза, поэтому только расхохотался. И что? На Рождество Генка как Лизу живьем увидел — так весь вечер просидел, уши развесив и глаза выпучив, глаз с нее не сводил — дурак дураком.

Не знаю, изменяет она мне или нет, да и знать не хочу. Живем — и живем отлично. Во-первых, деньги появились в кои-то веки. Если б не она — я б так и работал в этом салоне на окраине города... Вам что-то подсказать? Какую-то конкретную модель ищете? Вам нужна функция видеоконференций?.. Тьфу, пакость... Это она меня надоумила пойти на курсы, кормила два месяца, пока я без денег сидел, конспекты со мной разбирала, галстук учила завязывать... А уж как резюме мне составила — вообще песня. Пока читаешь, полное впечатление, что я работал почетным консультантом по организации всех связных сетей страны... А если кому-то вздумается проверить — вроде и не подкопаешься, все факты правильно указаны, просто она их так расставила и так сформулировала. И пойти на кармическое обследование — тоже была ее идея.

* * *

Кармическое обследование почти втрое подешевело за последние годы. И центров этих теперь — в каждом городе. Но все равно дорого. И главное — ни за что! За бумажку. Анкеты заполни, три часа просиди в камере биорегистратора, а в результате — бумажка. Такой-то, в прошлой жизни родился тогда-то, умер тогда-то, жил там-то. И чего хочешь с бумажкой делай — хочешь ламинируй и на стенку вешай, хочешь — разорви и выкинь чтоб не позориться, хочешь — ищи в интернете родственников и знакомых умершего. Да только о чем с ними говорить? Хотя, рассказывают, если человек выяснит, кем он был в прошлой жизни, начнет всерьез об этом думать, вспоминать, то со временем может проснуться кармическая память. Сперва на уровне смутных ощущений, а если повезет — и детали вспомнит. Так мне Лизка объяснила.

— Андреище, — говорит, — вот одна баба в Зеландии узнала, что в прошлой жизни была шейхом. А потом вспомнила, где он спрятал кучу денег! Показать журнал, где ее фото рядом с тайником?

— Помню, солнышко, — говорю ей, — помню этот журнал. Но ведь ей же деньги не отдали?

— Это мелочи, — отвечает Лизонька, — баба не виновата, что ислам не признает кармического переселения. Но факт-то был! Вдруг мы тоже вспомним что-нибудь? Нельзя такой шанс упустить!

— Нет, — говорю. — Нет — и точка. Мы ж на отпуск деньги копили. Ты ж сама говорила — на острова, на острова, к океану мечтаю...

— Говорила, — соглашается Лизонька. — Но не самоцель, есть вещи поважнее. Может, я окажусь в прошлой жизни из семьи миллионеров? Что ж они, живые родичи, свою родную душу не свозят к океану?

Это, признаться, мне уже совсем не понравилось. Мало ли, кто ее там захочет к океану свезти... А как же я?

— Солнышко, — говорю, — дело ведь опасное! Неужели тебе приятно знать, как умерла в прошлой жизни?

— Так все мы от чего-то умерли. Что ж такого?

— А то, — говорю, — что это может на судьбу повлиять. Помнишь, как итальянский студент на машине разбился, когда узнал, что прошлая жизнь окончилась аварией?

— Какой еще студент?

— Я тебе ссылку когда-то кидал на статью. Журнал «Тайм-стрим» акцию объявил «возвращение журналиста». У них был известный обозреватель, погиб в расцвете сил. А когда выяснилось, что его душа в итальянском студенте возродилась, студента пригласили снова в Штаты работать. Коттедж ему прежний выкупили, обстановку воссоздали... А он по дороге в аэропорт — бац — и опять разбился насмерть... Тебе такое совпадение странным не кажется?

— Кажется, — говорит Лизонька, и по ее тону не понятно, всерьез она или издевается.

— А все потому, — говорю, — что над ним рок висел. Нервничал, пока вел машину.

— Он что, на собственной машине в аэропорт ехал? — поднимает бровь Лизонька.

— Да не знаю я, на чем он ехал! Дело-то не в этом! Он бессознательно искал такой же смерти, как и в прошлой жизни! Ждал бессознательно! И дождался!

— Бессознательно, — говорит Лизонька. — Бессознательно — это подозрительно. Вот так прямо ехал по приглашению старую жизнь вспоминать заново и сразу разбился? А чем он в прошлой жизни занимался, журналист?

— Да что ты пристала? — начинаю я накаляться. — Говорю же, знаменитый был человек. Политический обозреватель. Расследования вел. Статьи писал интересные. За последнюю его вообще посмертно наградили. Орденом.

— Как называется?

— Типа «Орден золотого пера». Или льва?

— Статья, — говорит Лизонька, — как называется? За которую наградили посмертно?

— Да я помню что ли?! Вот пристала! Про гвозди что-то. И про доски.

— Про гвозди и доски? Тогда непонятно.

— То ли «Три гвоздя из гробовой доски Кеннеди», то ли... — закончить я не успел.

Она вдруг как заржет! По волосам меня потрепала, в щеку чмокнула, словно я дурачок какой-то, и вышла из комнаты кофе варить, я даже ничего и ответить не успел. Все-таки Лизка бывает иногда совершенно невыносимой. Но люблю я ее — больше жизни!

— Нет! — говорю, и кулаком по столу — бац. — Не будем мы деньги тратить на кармическую дурь! Я сказал — и точка!

— Как скажешь, солнышко, — откликается Лизонька из кухни, — как скажешь.

* * *

Процедура оказалась проще, чем мы думали, хотя заняла весь день. Лизонька дома работает, а мне — отгул брать, заявление писать. Пришлось причину указывать. Провожали меня всем офисом, желали удачи. Затем всю неделю спрашивали, нет ли результатов. А результаты раньше чем через неделю и не бывают — там же пока обработают, пока вычислят даты рождения и смерти, пока по международным базам пробьют, кто в эти даты рождался. Бывает, ничего и не находят. Но деньги не возвращают — там в договоре отдельный пункт на этот счет. В общем, неделю эту я провел как на иголках.

— Что ты так трясешься? — удивляется Лизонька.

— Мало ли что окажется, — ворчу я.

— Интересно, интересно! — говорит Лизонька и глазками блестит. — Скрываешь от меня что-то, поди?

— Да ну тебя... — обижаюсь я. — Сроду я от тебя ничего не скрывал, сама знаешь. Просто мало ли что окажется?

— Интересно, интересно, — говорит Лизонька, а сама под одеялом на меня заползает и руки на грудь кладет. — Расскажи-ка мне, чего ты боишься?

— Да ничего я не боюсь!

— Боишься! — говорит Лизонька. — Я же вижу!

— Ну... Вдруг окажется, что...

— Что?

— Не скажу.

— Давай, давай, — говорит Лизонька и по щеке меня треплет. — Выкладывай.

— Ну... Что я... Что я женщиной был, например, в прошлой жизни... Часто ведь такое бывает.

И смотрю на нее. А она как захохочет! Глазки блестят в темноте, и язык мне показывает.

— С каких пор, — говорит, — тебе женщины так неприятны стали?

— Тьфу ты, — говорю, — совсем с ума сошла? Я ж не об этом! Просто вдруг окажется, что у меня женская душа была... Да хватит смеяться уже!

— А какая разница? Ну, женская. А в позапрошлой жизни — может, снова мужская. Мне вот без разницы.

— Позапрошлую выяснять еще не научились, — ворчу я. — Не знаю, как тебе, а мне будет неприятно себя женщиной чувствовать в прошлом. Ну не смейся, пожалуйста!!!

— Вот дурилка, — говорит Лиза уже спокойно. — Ну какая ты женщина? У тебя даже комплексы обычные, мужские. У вас, парней, всегда так — что угодно случись, руки-ноги оторви, а страх один: только бы мужиком остаться, не геем и не бабой! Ты на себя посмотри. Конь двухметровый. Нос орлиный. Силища... Дай-ка руку! Руку, говорю, дай, не вырывайся! Напряги бицепс! Вот. Смотри, какая мышца — обе мои ладони не обхватят. Красавец. Бык породистый. А живот... Ну-ка, напряг живот быстро! Где наши кубики? Ну-ка покажем кубики... Во-о-от наши кубики...

— Восемь лет атлетикой занимался, — говорю с гордостью.

— Знаю, милый, знаю. Ну а здесь что у нас такое? — говорит Лизонька. — Это что, я спрашиваю? Тихо, тихо, лежи! Лежать, сказала, укушу! Расслабься. Кто у нас тут женщиной боится оказаться с такой штукой? А?

* * *

Как всегда в обеденный перерыв я позвонил Лизоньке.

— Привет, — говорю, — солнышко. Как дела?

— Приезжай вечером, не задерживайся, — отвечает Лиза. — Поговорим.

И у меня прямо сердце упало.

— Что случилось?!

— Нормально все. Приедешь — расскажу.

А я ведь слышу — голос странный. У меня на такие вещи интуиция.

— Лизонька! — говорю. — Скажи мне, что случилось! Или я сейчас все брошу и примчусь!

— Тихо, тихо. Просто съездила я за нашими результатами...

— Ну?! И?!

— Тебе, солнце, про кого больше интересно? Про меня или про себя?

Мне стало стыдно за свой эгоизм.

— Про тебя, конечно... — говорю.

— Ну, так слушай, — отвечает Лизонька. — Покойная обитель моей скромной души звалась Долли Чикен. Мисс Долли Чикен. Англичанка. Муж мой сэр Самюэль Чикен был фермером. Жили не богато. Обожала его.

— Ну и пожалуйста, — говорю. — И пожалуйста... Ну и иди к своему Самюэлю...

— Господи! — фыркает Лизонька. — Самюэль умер давным-давно, раньше меня. Я нарыла в интернете его портрет — обхохочешься, ревнивец-Отелло...

— Не знаю, — говорю, смутившись. — Извини. Просто не ожидал, что у тебя муж какой-то...

— Давай я тебя тоже ревновать буду? — ехидно спрашивает Лизонька.

— А я кто? К кому ревновать?

— Ого... — хохочет Лизонька. — Приедешь — расскажу. Сплошные фотомодели и дорогие проститутки.

— Опс... — говорю. — И кто я был?

— Не по телефону, солнышко, извини.

— Ну хоть намекни! Шпион? Актер? Кеннеди?

— Не по телефону. Вечером все расскажу. Не вздумай с работы сорваться — я еду по делам и буду не раньше десяти. Чао!

* * *

И вот. В прошлой жизни у моей души было имя дон Рамирес Гальега. Рамирес-Марио-Хуан Гальега. Родился в Эквадоре. Мать его была проституткой, а отец неизвестен. Детство маленького Рамиреса прошло в нищете, и он рано начал работать — разносил газеты, пиццу, но и в школе учиться успевал. А в четырнадцать лет ухитрился вместе с другом из богатой семьи открыть свою пекарню. Благодаря энергии молодого Рамиреса, дела пекарни шли неплохо, но Рамирес заметил, что работать ему приходится за двоих, а деньги получает семья друга. Тогда он сбежал с полугодовой выручкой, устроившись юнгой на корабль. Так он попал в Колумбию, где купил дом и начал было учиться на врача, но это ему быстро надоело, и тогда Рамирес подался в партизаны. Три года о нем ничего не было известно. Затем появился в столице — рослый и возмужавший. Начал работать у мелкого криминального дельца. Вскоре делец при странных обстоятельствах попал в перестрелку, а восемнадцатилетний Рамирес взял его дела в свои руки. Карьера дона Гальега пошла в гору — это оказался самый хитрый и успешный кокаиновый барон, державший в кулаке всю Колумбию. Жил он в основном в Америке, в Лос-Анжелесе, кружа голову дамам высшего света. Со временем Рамирес прибрал к рукам большую часть наркооборота Латинской Америки и успешно покорял Штаты. Тогда по сговору международных синдикатов Рамиреса было решено тихо убрать. Но заносчивый латинос сумел всех перехитрить и здесь. Остается непонятным, как ему удалось взять под контроль заказ на самого себя, но факт остается фактом: наемники были уверены, что стреляют в кортеж Рамиреса, а под пули попали два крупных авторитета Америки. Америка ему этого не простила. На Рамиреса была объявлена самая настоящая охота, но он удачно скрылся — следующие пять лет никто о нем не слышал, хотя делами Латинской Америки он продолжал заправлять. Судя по слухам, Рамирес готовил серьезный реванш. Помешала трагическая случайность. Погожим июльским днем Рамирес пересекал океан на личном самолете, а у пилота произошла остановка сердца. Позже выяснилось, что пилот болел давно, но скрывал это от Рамиреса. Известно, что Рамирес, никогда прежде не бывавший в кабине пилота, сумел взять управление, практически выйти из пике и даже послать в эфир сигнал бедствия (о подробностях трагедии узнали в основном с его слов). Но было поздно: самолет ударился о поверхность океана, и сплющенная груда металла ушла на дно... Если онлайн-переводчик сумел правильно перевести статьи на русский, то это практически все, что известно в мире о доне Рамиресе Гальега.

— Господи, — сказал я. — Какой ужас...

— Понравилось? — усмехнулась Лизонька и потрясла распечаткой, наслаждаясь эффектом.

— Лизонька... — я шагнул к ней. — Ты меня теперь разлюбишь?

— Почему? — Лиза приподняла бровь.

— Такого мерзавца нельзя любить...

— А вот смотри, — она ехидно протянула мне другой листок.

Это была фотография, где на фоне синего-синего — насколько позволял подсевший картридж — безоблачного неба на палубе яхты сидел щуплый мужичок с острой бородкой и хитрой улыбкой, а у его ног стелились две девушки невероятно модельной внешности: с точеными ножками, огромными глазищами и кругло, как у рыб, раскрытыми ртами. Мужичок деловито держал одну за талию, другую за грудь.

— Вишь, как любят мерзавца, — усмехнулась Лизонька.

— Тьфу, какие дуры... — сказал я. — Ты посмотри, полные дуры!

Лизонька хохотнула.

— Видать, любил ты дур, Рамирес-Марио-Хуан!

* * *

— А почему мне нельзя никому рассказать об этом? — спросил я Лизоньку.

— Милый, — отвечала Лиза. — Ты помнишь, где спрятал деньги?

— Какие деньги? — удивился я.

— И это спрашивает наркобарон, обобравший половину американских бонз? У тебя не было денег в прошлой жизни?

— Я ничего не помню...

— Это пока. Но ты понимаешь, что есть люди, которые хотят этих денег? И хотят, чтобы ты вспомнил?

— Ну... Они разве еще не умерли?

— За двадцать пять лет? Не думаю. Преемники остались. В любом случае, кто-то захочет тебе отомстить.

— Мне?! Но за что?! Я же больше не Рамирес!

— Это для полиции ты больше не Рамирес, — терпеливо объяснила Лизонька. — И для меня ты больше не Рамирес, — поспешно добавила она, увидев мое лицо. — Но для них ты — коварная душа Рамиреса в новом теле.

— Я что, коварный? — огорчился я. — Ты действительно так считаешь?

— Ну, со мной, может, и не коварный. Хотя кто вас, Рамиресов, знает? — Лизонька хихикнула. — Хитрый — это факт.

— Я разве хитрый?!

— Надеюсь, что да. И постарайся вспомнить всю свою хитрость, иначе нам конец, — серьезно сказала Лизонька.

— Ты уверена, что меня будут искать здесь, в России?

— Я уверена, что тебя уже много лет ищут. Найдут где угодно.

— Что же делать? Что теперь делать? — я потер ладонями виски. — Слушай! А где это заключение? Давай его сожжем?

— Уже, — сказала Лизонька. — Но не забывай, что ты все равно попал в международную базу кармического центра.

— Они же гарантируют тайну! — возмутился я. — В договоре был пункт, что...

— Я бы не доверяла, — заметила Лизонька. — Сливают они свои базы рано или поздно. Ну, месяц, ну, два. Потом тебя найдут.

— Господи, что ж делать-то?!

— Рамирес, — строго сказала Лизонька. — Прекратить истерику!

— Не называй меня так!!! — заорал я изо всех сил. — Не называй меня Рамиресом!!!

— Тс-с-с... — сказала Лизонька. — Всех соседей оповестил? Сейчас стучать будут.

В тот же миг по батарее гулко застучали. Я сел в кресло и закрыл лицо руками.

— Давай уедем? — прошептал я. — У меня тетя в Крыму. У нее дом и виноградник. И кролики. Помнишь, я рассказывал? Будем жить. Я буду окапывать виноград. Ты — гладить кроликов. Давай, Лизонька? Красота! Мы с тобой уедем, и...

— Гладить кроликов? — Лизонька с омерзением покачала головой.

— Лизонька! — прошептал я. — Давай уедем! — и осекся. — Господи, что я все о себе думаю?! — я вскочил. — Я уеду один! Пусть меня ищут! Пусть найдут! Зато тебя — не тронут! Ведь не тронут?

— Не тронут, не тронут... — вздохнула Лизонька. — Только я тебя не брошу.

— Нет, бросишь!

— Не-а, не брошу.

— Бросишь!!! — заорал я. — Бросишь немедленно!!!

По батарее снова застучали.

— Все, — сказала Лизонька. — Всем спать. Душ. Секс по-быстренькому. И спать.

— Подожди... — сказал я шепотом. — А что я на работе скажу? Они же спросят?

— Об этом я позаботилась, — она протянула мне бумажку.

— Что это?

— Я отсканировала свой бланк в компьютер, вписала твое имя и распечатала заново. Если издалека показывать — никто ничего не заподозрит, гарантирую.

— Еще чего! — возмутился я. — Долли Чикен?! Я?! Ни за что!

— Глупые мужские комплексы, — обиженно произнесла Лизонька и порвала бумажку на клочки. — Хотела же как лучше. Тогда сам думай, Рамирес. Скажи, что ты канадский теннисист Джонни Уокер.

— А кто это?

— Понятия не имею. Пусть ищут в интернете.

— А если такого нет? — засомневался я.

— В мировых рекордсменах, может, нет, а в сельском фитнесс-клубе может и был, поди докажи. Самое главное — не проболтайся ни единой живой душе, кем ты был на самом деле. Понял, гражданин Рамирес?

— Понял. Чего уж тут не понять... — проворчал я и поплелся в душ.

* * *

Не спалось. Я машинально посмотрел на часы и перевернулся на другой бок. Понял, что не запомнил, который час, пришлось смотреть снова. Через три часа вставать на работу. И тут меня прошибло!

— Лизонька... — сказал я шепотом. — Лизонька! Ты спишь? Спишь?!

— М-м-м-м... уже нет... — медленно ответила Лиза и пошевелилась.

— Лизонька, прости меня... Я так тебя обидел...

— А? — удивилась Лиза.

— Ты сказала, что меня... То есть Рамиреса... Что его любили девушки... А я ответил, что его любили... любили дуры... Лизонька! Я ж не это имел в виду! Не это! Я не имел в виду, что ты... Что я... Ты можешь подумать... Я вовсе не имел в виду, что ты дура!

— Да я и не думала так.

— Я ж видел, как ты обиделась и сказала, что я люблю дур...

— Да успокойся ты, никто на тебя не обижается. Ты меня дурой считаешь?

— Нет конечно!!!

— Ну и все, спи, солнышко.

— Но ведь...

— Никаких «но».

— Я просто хотел сказать, что...

— Стоп. Почему ты все время со мной споришь?

— Я не спорю...

— Споришь!

— Не спорю!

— А я говорю, споришь!

— Не спорю! Не спорю! Не спорю!

— А сейчас ты что делаешь?

— Ой... — я замолчал.

— Я тебя люблю, — сказала Лизонька и зевнула, — Спи давай. Чмоки.

И я действительно сразу заснул.

* * *

Генка еще раз подозрительно глянул на меня, недоверчиво покачал головой, изломал в пальцах зубочистку, кинул на тарелку и взял следующую. Обед заканчивался, сотрудники шаркали стульями и расходились по кабинетам.

— Вообще это марка виски, — сказал он задумчиво.

— Ух... — огорчился я. — То-то я думаю, откуда мне это слово знакомо? Джонни Уокер...

— Хотя на спортсмена ты с виду похож, — продолжал он.

— А то ж! — кивнул я торопливо. — Восемь лет легкой атлетикой занимался. И в армии два года играл в футбол.

— В Канадской? — удивился Генка.

— Да я про себя рассказываю!

— Ага... — Генка прищурился. — В армии ты конечно играл... Но душа-то у тебя не спортсмена, как мне кажется. — Генка цыкнул зубом. — Душа-то бессмертна, ее не спрячешь. А я тебя не первый день знаю... Джонни Уокер, говоришь?

Я приуныл. А затем оглянулся вокруг и прошептал:

— Никому не скажешь?

— Никому... — удивился Генка.

— Да! Я не Джонни Уокер! Только это страшная тайна! Я крупный мафиози!

— Правда? — изумился Генка. — Вот сразу бы так! А то придумал какую-то глупость, думал, я поверю?

— Да! Я дон Рамирес-Марио-Хуан Гальега!

— Гляну в интернете, — кивнул Генка.

— Только никому не слова! — я еще раз оглянулся и добавил: — Глянуть можешь. Но только следы подчисть, чтобы даже ссылок на твоем компьютере не осталось! Чтоб ни одна живая душа в этом мире не знала!

— Само собой, — кивнул Генка, — Что ж я, не понимаю что ли...

* * *

В пятницу, когда рабочий день закончился, меня вдруг вызвал в кабинет сам Виктор Николаевич.

— Садитесь, Андрей, — кивнул он на кожаное кресло. — Садитесь. Как у нас дела? Как с «Глобусом»? Утряслось?

— Утряслось, Виктор Николаевич. Они акт составили, Рамзаев подписал, и таможня дала добро.

— Хорошо-о-о... — протянул Виктор Николаевич и цепко глянул на меня. — А вы, Андрей, говорят, на кармическое исследование ходили? И как?

Я почувствовал, что похолодела спина.

— Так...

— И кто? — Виктор Николаевич смотрел не мигая на кончик моего носа.

— Канадский теннисист Уокер...

— Уокер... — Виктор Николаевич помолчал. — Андрей, я вот что хочу вам сказать: мы с вами проработали полтора года. И никаких проблем у нас с вами не было...

— Да, но...

— Подождите... — он плавно взмахнул рукой. — Я еще не закончил. Я очень — подчеркиваю: очень — хотел бы надеяться, что и дальше у нас проблем не будет...

— Конечно, Виктор Николаевич... — я поднял глаза и снова наткнулся на его неподвижный взгляд.

— Да. — Виктор Николаевич беззвучно пошевелил губами, словно разминая их: — Всякие там подделки ведомостей... Провокации всякие... Интриги... Кражи... Ложь... Подсиживание... Вот не надо этого. Не надо, Андрей, очень прошу. Очень надеюсь. Зачем это нам с вами?

— Что вы!!! — я подпрыгнул в кресле. — Я сроду даже и не...

— Я знаю. Знаю. Просто на всякий пожарный. Вы же хороший человек, порядочный работник, верно? Давайте так и дальше будем. Как мафиози себя вести не надо у нас. Это все, что я хотел сказать. Вы свободны.

* * *

Океан сегодня гудел особенно сильно. Примерно так же он гудел, когда я впервые здесь очнулся. Как я сюда попал — этого я не помнил. Последнее, что сохранила память — визг тормозов на весь двор за моей спиной и чья-то ручища, изо всей силы сжимающая лицо. А потом — комната из белого известняка, крохотное окошко, до которого не допрыгнуть, соленый воздух и шум океана совсем близко — казалось, в окошко под потолком вот-вот хлестнет волна, дробясь сквозь чугунную решетку, и упадет на дощатый пол и белые стены. Известняк, впрочем, был крепкий — в первую неделю я пытался его ковырять, затем бросил это занятие.

За железной дверью скрипнули половицы, прогремел ключ и на пороге возникли два негра. Они молча кивнули. Я встал и вышел в коридор. Помню, на второй неделе я попробовал наброситься на них, и одного даже повалил. Но меня стукнули по голове, а когда я очнулся — вывели во двор, допросили и впервые побили до крови бамбуковой палкой.

Как обычно, негры вывели меня на знакомый дворик, где в шезлонге сидел этот проклятый старикан с красной кожей, неприятным взглядом и огромным бриллиантом на груди. Рядом, как обычно, стоял пузатый переводчик. Но только сегодня в шезлонгах рядом со стариканом расселись двое незнакомых толстяков в богатых костюмах. За их спинами стояли такие же толстые телохранители — за эти две недели я уже научился отличать телохранителей от главарей. Главари смотрели на меня с большим интересом — как старикан в первый день. Лица у них были очень неприятные — когда на тебя смотрит такое, хочется спрятать свои глаза куда-нибудь в карман, иначе их выжжет взглядом.

— Буэнос диос, синьор Рамирес, — прошипел старикан.

— Добре дзень, — прошамкал переводчик, — синьор Рамирес.

Я молчал, потупясь. Где-то совсем рядом, за высоченным каменным забором шумел океан. Старик снова что-то залопотал.

— Ты так ничего не вспоминать, Рамирес? — прошамкал переводчик. — Ты тянуть время две недели, Рамирес?

— Ничего не помню, — сказал я.

— Ты не хотеть вспоминать, Рамирес, — прошипел переводчик. — Мы тебе будем помогать вспоминать!

— Да бейте, — равнодушно сказал я. — Толку-то?

Пока все шло как обычно, не считая незнакомцев. На что они приехали посмотреть?

— Марко! — крикнул старик куда-то в сторону дома. — Эп! Эп!

— Это тебе поможет вспоминать, — неожиданно произнес переводчик и гадко ухмыльнулся, видно, он знал, что сейчас будет.

И вдруг из-за бунгало появились двое мордоворотов, которые грубо волокли под руки упиравшуюся девушку. Я глянул на нее и чуть не потерял сознание — это была моя Лизонька!

— Отпустите ее!!! — заорал я и дернулся, но меня крепко держали. — Отпустите ее, сволочи!!!

Старик заговорил, и говорил очень долго. Переводчик слушал его с понимающей улыбкой, кивал, а затем произнес:

— Мы будем долго бить твой женщина, пока ты не вспоминать.

— Не-е-е-е-ет!!! — заорал я.

Крик унесся в пустоту и затих в шуме океана.

— Пригнись, — вдруг негромко скомандовала Лизонька.

Я бросился на землю раньше, чем понял, что она сказала. Раздался взрыв и дикий вопль, а затем воздух распороли автоматные очереди. Я уткнулся в землю и закрыл голову руками. Рядом со мной упал, хрипя, негр. Следом повалился второй и забился в судорогах. Я осторожно поднял голову. Кругом валялись трупы и куски шезлонгов. Лизоньки нигде не было, а те мордовороты, что ее волокли сюда, палили теперь во все стороны из коротких автоматов.

Наконец, они опустили автоматы, повернулись, и тут я увидел Лизоньку — она лежала на земле. Но мордовороты, похоже, и не думали в нее стрелять — как по команде, они протянули руки, чтобы помочь ей подняться. Я подумал, что она ранена, но Лизонька бойко села и подняла вверх руку навстречу им. Но вдруг щелкнула пальцами.

В тот же миг за каменным забором раздались два хлопка, и оба мордоворота повалились, роняя свои короткие автоматы.

Теперь Лизонька бойко вскочила. Улыбнулась. Но на меня так и не взглянула, а направилась к забору, словно собираясь кинуться в чьи-то объятья. И точно — из-за забора выпрыгнул тощий парень с оптической винтовкой и бросился к Лизе.

— Грассиа мачо! — страстно прошептала Лиза.

Они горячо обнялись, и тут же грохнул последний выстрел: паренек повалился к Лизиным ногам. А та, проворно сжимая в кулаке маленький пистолетик, продолжала стрелять, пока он не затих.

— Тьфу, — сказала Лиза. — Вот теперь все. Ай, Андреище! Ты там жив? Ну, иди уже ко мне!

* * *

Мы торопливо шли вдоль океанского побережья. За холмами пылали останки бунгало. Орали чайки. Гудел океан. Я шагал быстро, Лизоньке приходилось семенить, а я все не догадывался взять ее на руки, пока она сама не предложила.

— Нам к той стоянке, — указала Лизонька и вдруг строго спросила: — Поедешь со мной?

— В Россию?

— Не в Россию. Поедешь?

— С тобой — поеду. Куда скажешь!

— Я так и думала. Через два часа самолет. Твоя фамилия — Джонни Уокер. Извини, сам назвался. У меня твой новый паспорт.

— Паспорт?

— Да. Стой. Вот к этой машине. Отпускай.

Лизонька отперла кабину небольшого джипа с открытым кузовом, бойко завела мотор и закурила сигару.

— Что встал столбом? Залезай быстрей!

— Ты мне не говорила, что умеешь водить машину, — изумился я, садясь рядом.

— Уже умею. Второй раз за рулем. Так что не отвлекай. Дверью хлопни! Еще!

— Ты спасла мне жизнь, — произнес я.

— Угу. — Лизонька кивнула и выдохнула клуб ароматного дыма. — Просто так они бы тебя уже не отпустили, даже если бы узнали данные обследования.

— В смысле?!

— Солнце, у меня не было другого выхода. Нужно было отвлечь внимание и много чего успеть приготовить, чтобы их всех опередить. Понимаешь? Как только я получила наши результаты, я их поменяла — поставила подпись за тебя в своей графе и наоборот. А бумаги уничтожила. Ты на меня не сердишься?

— Нет... — тупо сказал я.

— Отлично. Тогда пожалуйста заткнись — я буду ехать и думать. Ты даже не представляешь, сколько у нас дел впереди.

— Меня снова будут ловить?

Лизонька быстро глянула на меня.

— Ты так ничего и не понял? Рамирес — это я. Извини и заткнись. Иначе гр-р-робанемся как тот итальянский студент.

Она рывком выбросила сигару в окошко и плавно тронулась в путь.

октябрь 2005, Москва