Из цикла «Гаденькие сказочки», сказка третья
ХОМЯК-ЦАРЕВИЧ
(Для детей самого гадкого возраста.)
Рассупонилась ширинка горизонта, встало ярило красное. Выпендрился из лесу темного на лихом коне Иван-Хомяк, бурундучий сын.
Чу — по полю пыль столбняком. Скачет на Ивашкину погибель полк недобрых злых разбойников, впереди атаман тоже пакостный, с саблей кривой басурманскою. «Эх, не сносить мне буйной головушки!» — крикнул им в сердцах Иван-Хомяк, что было моченьки. «Не сносить — так не сносить, как прикажете», — молвил ему атаман, спрятал саблю свою басурманскую, да умчался в бурьян-лопухи.
Пуще прежнего скачет Иван-Хомяк, бурундучий сын, на гнедом своем сивом мерине, искать в вольном полюшке приключеньишек на портки свои перелатанные. Скачет он, ободрённый победою, на спине колтун со стрелами коцает, на плече иванов лук верный, репчатый. А вокруг да вокруг да ни душеньки, ни живой, ни мертвенькой, ни хоть какой-нибудь. Степь да степь кругом, сколь хватает глазоньки. Лишь от топота копыт на траве дрова, да язык без костей заплетается. А куда ни кинь плевок — лежат черепа Верещагина войнушеньки лютенькой апофеозушкой.
Только глядь Иван-Хомяк из-под стремени — стоит посредь чиста поля столб как вкопанный, а на нем коряв-сук как пришибленный. Подкатил Иван ко столбу, слез с коня верного. Расшнуровал Иван-Хомяк лапти-онучи, наточил Иван-Хомяк коньки-лыжицы, снял Иван-Хомяк суму переплетную, разложил по землице оружье лютое — всё нунчаки свои да пассатижицы. Напоил коня свежим воздухом, накормил тумаками сдобными. Снял с коня пальто, да на сук повесил.
А сук вдруг как ссучится со столба, да на землюшку! Да как взмолится своим сучьим голосом — не губи меня Иван, добрый молодец, сослужу я тебе службу сучью — верой, правдой, комсомолкой, да известиями. Да как обернется вокруг себя красной девицей Светою в сарафане модном с лайкрою!
Удивился Иван-Хомяк, бурундучий сын, красе такой небывалой. Хотел было крикнуть что есть моченьки: «Да таких Свет сук не видывал! Да таких сук свет не видывал!» Да запутался язык, комом в горле встал.
Тут разверзлися хляби небесные, да просунулися вниз руки загребущие, хвать Свету — красну-девицу за всё, что из сарафана вытарчивало, лишь донесся её крик что есть сил на прощение: «Поищи, да найдешь меня где-нибудь, сердце доброе подскажет дороженьку — брось на землю таблетку валидольчика, куда покатится — туда и прикатится». И еще фигни подобной немеренной диктовала пять страниц мелким почерком, пять экранов монитора шрифтом маленьким, пять кассет диктофона тихим голосом.
Пригорюнился Иван-Хомяк, сел вприсядочку, обкручинился. Делать нечего — сидит, думу думает (делать нечего).
И взаклял Иван-Хомяк судьбинушку свою судьбоносную — почему со мной всегда такая лыжня приключается?
Вдруг откуда ни возьмись — ничего ниоткуда не возьмется по закону сохранения материи, а выходит к нему старичок-лесничок: «Куда путь держишь, добрый молодец, поведай мне беду свою, посмеяться на старости». Рассказал ему всё Иван-Хомяк, бурундучий сын. Ничего не ответил старичок-лесничок, только выписал штраф-квитанцию за стоянку в неположенном месте, да промолвил: «Шел бы ты, Иванушка, отбивать свою ненаглядную у какого-нибудь Змея-Горыныча».
Ох, спасибо за совет, добрый дедушка, как я сам до такого не допетрил-то?
Подпоясал Иван кушак свой кафтаном, нацепил нунчаки-пассатижицы, натянул тетиву между пальцами, навострил болт булатный в голенище, натянул до бровей латы латаные, зарядил автомат калашникова, сел на коня стреноженного. Вызверился на битву лютую, да понесся куда глаза глядят.
Глядь — посреди поля стоит бел горюч камень — селитра с магнием — и говорит человечьим голосом: «Налево сходишь — по малому, что есть моченьки, направо сходишь — по большому, не сойти тебе с поля с ратного. А прямо сходишь — скоро сказка сказывается, не скоро дело делается».
Хотел было Иван-Хомяк назад повернуть, да уж конь его более догадливый несется на Змея Горыныча.
Подбоченился Иван-Хомяк к Змею Клятому, залудил кайло булатное в пуп вражий ненавистный по самую варежку, да как молвит слово грозное: «Ой ты гой еси, лютый враженек, рожа хамская, все три!»
Порубал Иван-Хомяк, бурундучий сын, Змея Лютого, ослобонил красну девицу Свету из темницы, где томилась она, плёнки проявляючи.
И поженились они венцом да холодцом, не сходя с этого места. Нарожали детей полну горницу, жили долго и счастливо и умерли в один день, от одной и той же инфекции, как показала потом эксгумация.
22 января 1998, Москва
Также из этой серии: Хомяк-Семимяк