Эта небольшая подборка состоит из стихов Светланы Горшуновой, хранившихся в моём архиве. Их мне периодически вручала сама Света в 1995-2000, потому что мне очень хотелось их перенабрать с машинописных листов в компьютер и опубликовать в литературных конференциях сети Фидо (интернет был тогда мало популярен). Вскоре после гибели Светы я сверстал в интернете эту страничку, и она стала одной из первых интернет-страниц с её стихами. С тех пор в интернете появились куда более полные подборки её стихов, а также официальный сайт http://gorshunova.port5.com (март 2010: обнаружил, что он почему-то не работает, надеемся, временно).

Родилась в Москве в 1974 году. С 1993 года была старостой литературной студии МГУ "Луч". В 1996 принимала участие в конкурсе молодых поэтов издательства "Звонница-МГ". В 1995-1997 гг. была лауреатом Всероссийского Пушкинского фестиваля поэзии. В 1997 году закончила физический факультет МГУ, работала в Центральном экономико-математическом институте РАН. C 1998 училась в Литературном институте им.Горького, семинар И.Л.Волгина. Замужем с 1998 года. Публикации: журнал "Домашняя энциклопедия" N%5-6, 1996; сборник "Современники" N%1,2,3,4; газета "Автограф"; газета "Московский литератор" N%13, 2000 и др. В 2000 году вышел авторский сборник "Переписка с реальностью" (132 стр., тир.400, "Московский литератор" рег.015878). 12 июня 2001 Светлана с матерью и отцом возвращалась с дачи, переходили малооживленное шоссе. Появившаяся машина сбила Светлану и её маму, обе погибли. Похоронены 16 июня на Николо-Архангельском кладбище.

*   *   * А за окном пролили истину Как проливают молоко На все дома, деревья, листья и Снаружи на мое окно А я сижу - больная, с насморком, В бетонном запертом стогу И даже мельком, даже наскоро С ней повидаться не могу. 19 мая 1994

*   *   * Все больше хороших людей в вечереющем городе. Кончается мода на картах и гуще гадать. Меня уже любят не так, как когда-то - за гонор мой, А просто за то, что хотя бы пытаюсь не лгать. За то, что когда-то в заоблачных высях я плавала, Пылающим лбом в темноте прижимаясь к стеклу. Однажды Марго предложили свидание с дьяволом. Она отказалась. Она отшвырнула метлу. И снова - рассвет. В толстых лекциях желтым фломастером По каждой строке разбросай золотые лучи. Все верно, Марго! Болше незачем видеться с Мастером - Нельзя зачеркнуть все, чему он тебя научил. Роман оживет. Снова тьма соберется над городом. Осталось недолго в себе это солнце носить. Все станет не так. И тогда - да простят тебе гонор твой - Ты будешь любить. Обязательно будешь любить. 16 февраля 1994

*   *   * А я иду по улице, Где галки дребезжат, Где в грязной желтой лужице Искристый лучик сжат. В стальных глазах прохожего Твой взгляд заметив вновь, Холодным жгу мороженым Обиду и любовь. А под ногами липкая Смесь снега и воды. И заодно с улыбками Теряются следы. Став на тебя похожею, Открыв ветрам висок. Холодным жгу мороженым Шальной румянец щек. И я смотрю внимательно И весело вполне. Сегодня обязательно Ты должен верить мне! По улице исхоженной Идти сейчас за мной И сладким жечь мороженым Холодный разум свой. 21 февраля 1989

*   *   * И днем - дожди, а ночью... ночью - звезды, Цветные сны, чужие города. Я Вас люблю настолько несерьезно, Что даже ночью вижу не всегда. И сон мой, никаких барьеров жестких Не признающий, ныне чист и тих. Вы только лист сентябрьский на березке, Что лишь чуть-чуть желтее остальных. 3 сентября 1993

*   *   * Только и осталось вдохновенья В рано вечереющей Москве, Что заката шалое явленье, Да фонарь в кромешной синеве, Звезды и холодный серпик лунный В рваной рукавице темноты, И отдельно - добрый, сильный, умный... Будто это вовсе и не ты. январь 1992

*   *   * Я поставлю еще один чай И пить его буду - одна. Там, куда я теперь звана, Не глядят в глаза невзначай Не касаются - током - рук И песен мне не поют. Чем туда, мне уж лучше тут. Мне и чай неплохой друг. Он не бросит меня за спесь, За боязнь мою, за печаль. Я люблю тебя! Слышишь, чай? Хочешь, выпью тебя - весь! 10 августа 1993

*   *   * Мы с тобой отражались в зеркале. Заглянул в меня зазеркальную. Гордо выпрямился - наверное Сам себе предо мной не понравился. Ведь такая пушистая, такая праздничная! Улыбнулся и еще раз взглянул оценивающе: Достаточно ли смелая и сияющая Эта потенциальная женщина? 26 ноября 1992

*   *   * ...И сквозь страшную ночь темнючую Раздавался резкий звонок Что-то влажное и колючее Полусонных касалось щек Что-то тощее в детских тапочках В кухне прыгало егозой И сияло: "Ну здравствуй же, папочка!" Пахло свежестью, льдом и кинзой. Протирая глаза русалочьи (К черту - сон, одеяло, халат) Что-то сонное ело палочки И жевало лукум-рахат Замерзая, дрожа от радости, Просыпаясь чуть что опять И рыдая с бессильной яростью: "Нет же, нет! Нет, только не спать!" 29 апреля 1993

*   *   * Все хорошо. Это просто в июне Хочется ласки, реки и травы. Или бродить босиком в полнолунье В том же лесу, где гуляете Вы. Или еще - с Дон Жуаном напару В бурное море глядеться у скал Чтобы нытья не терпел под гитару, Чтобы по мне в сентябре не страдал Чтобы со мной целовался на пляже, Чтобы он стал мне дороже всего, Чтобы я с ним подружилась, и даже Замуж могла бы пойти за него. 3 июня 1994

*   *   * Мне потому тебя не дали, Что я тоскую и грущу. Воспоминанья обвиваю Подобно старому плющу. Слоняюсь в Университете С бесцельным взглядом меж зеркал. Боюсь, что ты, случайно встретив, Меня б сегодня не узнал. апрель 1994

*   *   * Ты мне оставишь полукруглый мостик И отраженье дерева в воде. Я буду смирно ждать, когда же гости Из Петербурга завернут к тебе. Я буду слушать как трещат поленья, Смотреть как вечер гасит синеву И вышивать подарки к дню рожденья, А также к Пасхе или к Рождеству. Гулять по снегом залитым аллеям И, пряча руки в серебристый мех, Грустить, что завтра снова не посмею Тебе и лесу предпочесть их смех. Их жгучий взгляд, их щегольские трости, Уверенные жесты и наряд. Я буду смирно ждать, когда же гости Из Петербурга захотят назад. 18 ноября 1994

*   *   * - Ни слова больше! Не надо фальши! О человеке нельзя словами! ...И по дороге бежала дальше - От Вас, за Вами и рядом с Вами. И без дороги, сквозь дождь бежала, Меняла руки, зонты и фразы В глаза смотрела, в глазах дрожала, - О человеке не надо сразу - О человеке не надо хуже, Чем это солнце, чем ливень этот! ...Бежала молча, ступая в лужи, Как будто рядом асфальта нету. И улыбаясь с трудом, наружно, Шептала тихо: "Нельзя, не надо." - О человеке грустить не нужно! А просто - кстати бывать с ним рядом. 1990

*   *   * Вы странный, и Вам нужно объяснить Зачем я синим называю синее. А я стою, чужая и бессильная И не могу ни слова проронить. Кончается осенний листопад. Шуршат ветра ковром над тротуарами. И по бульвару все гуляют парами. А я молчу. Я в челку прячу взгляд. Ведь это же легко как дважды два - Я не люблю Вас, Вы мне просто нравитесь, Вы просто - друг... Но знаю, что поранитесь, Так больно ранят эти вот слова. Вы странный, и Вам нужно объяснить Зачем я синим называю синее. А я стою, чужая и бессильная И не могу ни слова проронить. 28 сентября 1991

*   *   * А может быть это не так уж и страшно, Когда тебя больше не любят. В конце-то концов, ну кому из нас важно Что думают разные люди? А может быть просто - дарить что придется, Не ждать ни улыбки в награду, Дружить с кем дружила и жить как живется И не сожалеть даже взглядом. Довериться лесу, гитаре и блуду, Не помнить о верной любви. ...Но я не смогла целовать его в губы, Пока существуют твои. 8 сентября 1993

*   *   * Успокойся, море, что ты? Я за ним не побегу. Я останусь ждать кого-то У тебя на берегу. Я останусь верить в чудо И глядеть на красный шар Еще за гору покуда Он от нас не убежал А когда уйдет за гору, То глядеть на корабли, На мерцанье семафоров В серо-розовой дали. А потом, когда стемнеет, Спать уйду в свое жилье. Но зачем он ходит - с нею, А в окно глядит - мое?! 16 июля 1993

*   *   * Очень просто и широко Все устроено в этом мире Как сбежавшее молоко Пахнет грусть в городской квартире. Пахнет смех парафином свеч И искрящейся мыльной пеной. ...Слишком много должны сберечь Эти пестро-бумажные стены: Запах бабушкиных пирогов И тюльпанов кроваво-алых... По оттенку моих шагов Они знают, что я пропала. 1992

*   *   * Еще играло брызгами граната На стеклах предпоследних этажей Торжественное зрелище заката. И фонари молчали виновато, Бросая свет комками белой ваты, Как сотни провинившихся пажей. 1 ноября 1991

*   *   * Детство Прыгало от картины к картине И маленькой барабашкой Забиралось на электрическую лампочку, От нее разлеталось белыми, Совершенно прямыми лучами, Которые загибались, вероятно, под силой тяжести У самых треугольных стен чердака. Река Текла под окном Но ее за деревьями не было видно Обидно было то, что с детства Никогда никто не принимал всерьез В том числе и я И белая фарфоровая лошадь Никогда не сойдет со своей подставки В давке Привидений, дУхов и духОв И прочих плодов воображенья В зеркале проступало отраженье Обыкновенного торшера И куклы И от этого было почти уютно, Как если бы в печке зажгли огонь Ладонь Была теплее, чем обычно бывает у тех, Кто подвержен страху. С размаху На стекло налетал комар И падал вниз Карниз Был весь в черточках отколотой штукатурки, А также убитых комаров и мух. Какой-то дух Подлетел чуть справа, чтобы дернуть меня за косичку, За неимением которой ограничился просто волосом, И теплым ветром, и чем-то розовым - Может быть закатом в расшторенное окно. Оно Помнить столько игр И клятв на полном серьезе, Что может соперничать с моими московскими обоями, И уж конечно с письменным столом. О нем, Впрочем, разговор особый. Захотелось сдобы И горячих семечек в голубой тарелке Там, внизу, подо мной, Где тепло, покой и телевизор. Ладно, детство. Пора. Вдохновенье на трудное дело бывает с утра. А по ночам В голову лезет лирика и афоризмы. Закрываю тетрадь, возвращаюсь к жизни. Отвечаю на крики немножко грубо. И иду чистить зубы, Чтобы потом лечь спать. И опять... 30 июля 1993

*   *   * Бежала за солнцем меж утренних луж И всем улыбалась вокруг. И каждый четвёртый был - будущий муж. А каждый второй - друг. И вот не хватило однажды ей сил На всех, кто звонил и встречал. И каждый четвёртый ей яростно мстил, А каждый второй - молчал. Сжав губы в улыбку, ведь беды - пустяк, Бросалась на новый вираж, И каждый четвёртый - заклятый ей враг, А каждый второй - мираж.

*   *   * Подоконник, звезды, месяц, Лужи, санки, снег, весна. Три, четыре, восемь, десять - Жизнь прекрасна и страшна. Сердце бьется - не угнаться, Лоб пылает - нету сна. Что в тринадцать, что в пятнадцать - Жить - взахлёб, любить - до дна. Чёлка, платья, плеск оваций, Лица, краски, имена... Я старею - мне шестнадцать. Жизнь - никчемна. Жизнь - смешна. Руки, плечи, звёзды, балы, Лужи, лыжи, ночь без сна. Восемнадцать - все с начала. Жизнь - прекрасна. Жизнь - грустна. 14 января 1992

*   *   * Вернёмся домой. И на шею нам бросятся Любимые волосы, руки, глаза. Нас выжмут и взлюбят, с нас будет, с нас спросится - Верны и нежны мы вернёмся назад. Нежны - все запретное нынче удастся нам - За месяц накопленной лавой огня. Нас будут расспрашивать. Мы будем хвастаться - Всем-всем, кроме встречи тебя и меня. Потом будут будни, привычки и шаферы На свадьбах друзей, забывающих нас. И мы затоскуем по нашим характерам, Широким и гордым как горный Кавказ. По взглядам, как лезвия, остро наточенным. По центру Вселенной, что в каждом из нас, По злому, горячему, честно-непрочному, Которым пропитан июльский Кавказ. Рассеются бредни. Останется главное - Как отсвет далекий большого огня - Высокое, теплое, до дури тщеславное, Похожее в фас на тебя и меня. 13 июля 1993

*   *   * Как беcсолнечные цепи черных скал Предвещают заблужденье кораблю, Так приходит из начала всех начал Молчаливая громада "Не люблю." Как взвывает на точиле острый нож, Как галдят на всех помойках воробьи, Так рождается из зимних шуб и кож "Скорой помощи" сирена: "Не люби!" Так бросают свои давние мечты, Плача в тамбуре, не уезжая в путь. На гудок последний: "Как же можешь ты?!" Очень тихо отвечая: "Как нибудь." 17 июля 1995

*   *   * Потихоньку выбираюсь на свободу, Понемножечку - по каплям на окне, По распахнутому настежь небосводу, По трепещущим полотнищам Моне, По улыбкам позабытых мной знакомых, По закату над далекой той чертой, Где так хочется от радости чужому, Зонт расправив, приподняться над землёй. И тихонечко, как издревле ведётся, Оживает что-то спавшее весь год. И вот-вот она опять во мне зажжётся - Эта свечка, что пощады не даёт. 22 июня 1995

*   *   * В ПАРИЖЕ Я на людях плакать не умею. Оттого гордячкою слыву. И разлукой каждый день болею, Словно я последний день живу. Ты уехал быстро, по-английски. Будто бы всего на выходной. И со мной оставил дух российский, Чтобы мне не плакалось одной. июль 1994

*   *   * ДОМА Здесь лучи прямые и упругие, Их так просто ветром не согнёшь. И в ногах, гудящих от натуги, я Ощущаю ловкость, а не дрожь. Чашки и обои пахнут детством. Зеркало добрей и веселей. И, как прежде, никуда не деться От моих обидчивых друзей. Ветер, проникающий и вздорный Из лесной сорвавшийся глуши, Заново сколачивает формы Югом переплавленной души. 1 сентября 1994

*   *   * Прости. Я стану счастливой Легко и непринуждённо. Не будет стихов слезливых, Ни писем, ни взглядов томных. Я верю еще в удачу. А это немало значит. А то, что я в ванной плачу,- Подумаешь! Кто ж не плачет? Ведь даже дикие звери Влюбляются в дом и стены. А то, что ты мне не верил - Так это твои проблемы. Влюблённость, как все заразы, Излечат костер и лето. ... А то, что забуду сразу,- Не бойся. Неправда это. 4 июня 1994

*   *   * Мы заключили договор В уютной солнечной квартире. В нем говорилось - с этих пор Мы будем жить в любви и мире. Уже доказаны с лихвой Премудрость, верность идеалам... Пока ты уходил к другой, Я очень верно воевала. Моя усталая рука Награждена большим браслетом. Теперь ты будешь - комполка, Я буду - член военсовета. "Ты мне нужна." - сказал мне ты. Я козырнула перед строем. Сентиментальные мечты Не полагаются героям. Однажды вечером закат Был ослепляющий и красный. Я поняла, что во сто крат Мы стали более несчастны. Что мы пьем кофе и вино И смотрим в потолок квартиры. А в нашем войске нас давно Уж записали в дезертиры. 25 августа 1995

*   *   * Я хочу от тебя сбежать - На край света, а лучше - дальше. Я уже не могу сказать Ничего, кроме склизской фальши. Я хочу тебя позабыть - За минуту, а лучше - меньше, Теплый дом тебе подарить, Теплый дом, с прекрасною гейшей. Это будет ее мечта - Дом, тепло и диван помятый. Будут пахнуть её уста Теплым ветром и спелой мятой. Никаких тебе вьюг, дорог И друзей, безобразно-громких. Будет петь её голосок Усыпляюще тонко-тонко. Называть тебя: "Мой Антей, Мой любимейший, мой нежнейший..." Мне - не справиться, хоть убей, С ролью этой Прекрасной Гейши. 11 октября 1995

*   *   * Я помню воздух - бесконечно белый. И белый снег, и белые холсты. Я помню - я хотела и не смела Нарисовать тропинки и мосты. Казалось - штрих один, и эта тайна Сойдет на нет, скатается в клубок. Тогда открылся лучик вертикальный, Его дрожащий, тёплый огонёк. Едва заметной тонкой, острой осью Он распрямился с Неба до Земли. И зазвучало птиц многоголосье. И полетели в небе корабли. Пошли расти - деревья, травы, песни. И на холщовке запестрел сюжет. А он стоял - все тоньше и чудесней. И между Небом и Землёй был - свет. И бесконечный - чистый и холодный - Огромный воздух овевал поля И океан, и мир его подводный... И стали вместе Небо - и Земля. 25 октября 1995

*   *   * Горбатое окно с узорной узкой рамой. Оплывшая свеча. Наброшенный платок. И вырез на плечах велит держаться прямо И вечно повторять французский свой урок. Гаданья в Рождество имели мало смысла - Уже растаял снег, уже дрова - черны. И пахнет от земли насыщенно и кисло. И лунки у берез уже едва видны. А небо - как тогда, над золотым обрывом, Где отражённый лес пылал по всей реке. Где платье подобрав, несмело и счастливо Я поднялась наверх с твоим письмом в руке. Нет. Не было письма. Была твоя аллея, Твоя усадьба. Дом. Бархотки у крыльца. Дорожки между клумб. И гипсовая фея. И лай дворовых псов. И дождик без конца. И с двух сторон - поля. И от крыльца - налево Тропинка через сад, по кромке леса, вдаль, Вниз, мимо родника, по мокнущим посевам. И дальше через мост, сменивший тёс на сталь. И тонкий серый шпиль вдруг распадётся на два, Разбухнет изнутри, зажжётся в окнах свет. И поползёт дымок, дрожащий и лампадный. На витраже мелькнёт знакомый силуэт. Чугунная резьба, надсадный скрип калитки, И наконец-то дверь в тепло и полумрак. На волосы - платок. Стук башмаков по плиткам, Поклон и быстрый крест. И замереть вот так. Здесь время не течёт. Здесь справа, к свету ближе, Все так же ты стоишь - смиренно, долу взгляд. Все так же я тебя из-за колонн не вижу, И все тебя ищу - рывками, наугад. Все так же я живу своим двадцатым веком, Хожу гулять в твой сад. Учу французский стих. На Троицу венки в твою бросаю реку. И не пройдёт ста лет, как ты поймаешь их. 19 марта 1995

*   *   * - Мама! А он говорит, что среди башмаков есть дети. Правда? - Конечно правда. Они ведь такие - совсем как люди. - Мам! А еще - что они боятся прийти грязнулей, Потому что вот эти черные туфли Над нами будут смеяться. - Нет, ну я думаю, нет. Ведь они же шагали по тротуарам, Слышали запах леса, наступали на небо в огромной луже! - Мам! А тогда, наверно, им черные туфли завидуют страшно? - Да, они ведь такие - они смешные, совсем как люди. 22 апреля 1995

*   *   * Раз предашь, - и завертит, затянет. Будет страшно откупорить номер. С каждой цифрой - шампанское памяти Разливаю иголками в доме. Я колю о них сердце и пальцы В каждой вещи, дружившей с тобою. И глотаю то калий, то кальций. И лечусь, претворяясь больною. И все жду, на которой минуте Разобьется мой шарик блестящий. Раз предашь, - и завертит, закрутит. И не сможешь ты быть настоящей. 21 декабря 1995

*   *   * Я жду письма, в котором скажут мне - Так чуда ждут от карточных гаданий - Что не покорен он чужой стране, Но стал мудрее за года скитаний. Всё ту же грусть таят его черты, Когда он произносит, улыбаясь: "Есть только то, во что поверишь ты, И только в том есть вечность, и судьба есть. Есть только то, во что ты веришь сам. Чужим ошибкам в плен мы не сдались ли?" Всё та же власть дана его глазам, Всё та же скорость напряжённой мысли. И страшен он, свершая в тишине Обряд соединенья с высшей силой. Я жду письма, в котором скажут мне, Что всё, что было - в самом деле, было. февраль 2000

*   *   * Марк Аврелий! Мы были знакомы. В Риме, в детстве, насчёт естества Я была не права по-другому, Чем, должно быть, сейчас не права. Было жарко. Наставники спали. Вы могли незаметно уйти. И тогда - как мы с Вами болтали! (Вам - двенадцать, мне - нет десяти.) Я часами могла бы Вас слушать, Я, должно быть, глядела Вам в рот. И про вечнотекущие души, Вовлечённые в Круговорот, И о промысле Божьей природы, - Говорили Вы много. Но я Понимала одну лишь свободу Из природы всего бытия. И когда Вы однажды с улыбкой Мне сказали, что счастье есть труд, Я воскликнула: "Это ошибка! Ваши книги, наставники врут!" Как наивны, как детски, как стыдны Показались мне Ваши слова! Марк Аврелий! Там, в парке над Тибром, Признаюсь, я была не права. 1998

*   *   * Я что-то знаю про тебя. Есть что-то общее меж нами. Как солнце машет рукавами, Стволы и стебли теребя, Как время движется во сне, Легко меняя направленье, Так, еле различима зреньем, Твоя судьба живёт во мне. И многое, что в тайне ты хранишь, я Вдруг узнаю в своём четверостишьи. июнь 2000

*   *   * А в том июне тоже шли дожди, И листья были зелены и влажны. И звук легко ложился на бумажный Квадрат блокнота - парка посреди. В тот год словами громыхал трамвай, Словами окна в доме полыхали. Всё было - знак, всё - символ, всё вначале Самой судьбы подсвечивало край. Двенадцать лет прошло. И вот, смотри - Твой странный дар я чувствую не хуже. Мне кажется, что время - лишь снаружи, Что быть не может времени внутри. Ты над моей судьбой включаешь свет - И тут же гасишь. Но одно мгновенье Я вижу всё - от смерти до рожденья - Когда читаю в Subject-е : "Привет?" июнь 2000

*   *   * А в глазах твоих - потемнело небо, Стала резче светлая полоса. Ты давно со мной откровенным не был, Ты давно в мои не глядел глаза. Я ж глаза твои находила всюду - Там, где степь захвачена цепью гор, Где фонарь вплетает лицо Иуды По ночам в рисунок домашних штор, Там, где клён листами своих ладоней Прячет луч от праздности и тоски... И ещё, ты знаешь - на стадионе, Что бежит со мною вперегонки, Как судьба и время бегут с тобою. Понимай, как хочешь, - но мне сейчас Очень важно хотя бы одной звездою Растревожить сумрак уставших глаз - Просто так: бессмысленно, бесполезно, Как глагол о прошлом с частицей "бы". А без этого мне нельзя исчезнуть Из твоей души, из твоей судьбы. Сентябрь 2000

*   *   * Как хорошо, что нынче - снег и свет, Что я ничем не связана с богемой, И что меня тошнит от сигарет, И что измена мне ещё не тема, И в светлом доме светлый человек Меня встречает светлыми глазами... Как хорошо, что нынче - свет и снег. И это - всё, что было между нами. Октябрь 1999

*   *   * ПАНТУН (малайский стих) Не лес, не степь, не брег морской Уводят нас, влекут, зовут, И мы, пленённые, гурьбой В один вплетаемся маршрут. Уводят нас, влекут, зовут Ущелья странных, диких гор. В один вплетаемся маршрут Страстям своим наперекор. Ущелья странных, диких гор - Здесь эхо вторит плеску вод. Страстям своим наперекор Мы молча движемся вперёд. Здесь эхо вторит плеску вод, Здесь громкий звук влечёт обвал. Мы молча движемся вперёд, Туда, на Чёрный перевал. Здесь громкий звук влечёт обвал, Неверный шаг приносит смерть. Туда, на Чёрный перевал, Несёт нас жизни круговерть. Неверный шаг приносит смерть. Но мы должны туда дойти. Несёт нас жизни круговерть Освоить новые пути. Но мы должны туда дойти, Где крики птиц, где зелень хвой. Освоить новые пути И новый скит построить свой. Где крики птиц, где зелень хвой Ещё счастливыми нам быть И новый скит построить свой, И горьких истин пригубить.

*   *   * Есть мир другой, который иногда Себя являет в виде совпадений. Там время отмеряют не года, А "нет" и "да" в излучинах сомнений. Так, сколько б Маргарита ни жила, Всё меньше, чем пред нею пролетело В тот миг, когда решительно взяла Она волшебный крем у Азазелло. А то, бывает, за двенадцать лет, В том мире не проходит и минуты. Пока в душе не разразится смута - И времени в том мире тоже нет. И вот, в тот мир, как в зеркало, сама Отважилась однажды посмотреть я. И мне пришло письмо. ...За три столетья Я не успела дочитать письма. Шесть раз менялись очертанья стран, Шесть раз рождались и стихали войны, Шесть поколений отошли к покойным - А я ещё глядела на экран. Но так же, как двенадцать лет назад, Я снова дать ответа не посмела. И, приоткрывшись, хлопнул дверью ад. И отвернулся рыжий Азазелло. Август 2000

*   *   * Глядя на бабушку, я понимаю, что старость - это не так уж страшно. Это - любовь, которой, как туфли, малы слова. В мире притихшем, привычном, пионно-ромашном - Грань единения с небом - и мастерства. Это когда так сильно пахнет сирень - должно быть, в последний раз. Это когда так много яблок в саду - должно быть, к беде, кто знает? Это когда бродячие кошки о ноги трутся, не сводят глаз, Птицы едят с руки, понимают язык и не улетают. Это - почти предчувствие, неизбежность немыслимой новой встречи С тем, чьи глаза на снимке говорят с тобой из других миров, С тем, до кого неизвестно сколько осталось ещё шагов, Но их набор теперь, по крайней мере, уже конечен. Это - улыбка мамы, совсем живая, так близко-близко... - Мамочка, милая, как там вы все? Как ты? Сны - ото всех сокрытая переписка С теми, кто нас встречает из темноты. Июнь 2000

*   *   * Можно обет нарушить - Забыть нельзя, Как обожгли мне душу Твои глаза. Нет, не любовью - Не было в них любви! - Но предисловьем Были глаза твои. Споров ночных небрежность, Игра в слова, Ревность и нежность - Первая вот глава. Дальше - по чёрным скалам - От синевы Я пробралась к началу Второй главы. Сколько должна я Лет разменять и стран, Прежде чем угадаю, О чём - роман? В главном - ты прав ли? И, если всё - наяву, Что я исправлю? Чем я начну главу? Сентябрь 2000

*   *   * Кассандра - Аполлону Хороша награда для любимой - Видеть всё, что будет впереди! С каждым годом, что проходит мимо, Нестерпимей боль в моей груди. Cучьев треск - очаг ли то, костёр ли - Не тепло мне дарит, не уют. Для меня-то здесь уже всё стёрли Треском этим в несколько минут. Я кричу: "Очнитесь, люди, люди!" Я молю: "Одумайся, Парис!" Только знаю - это будет, будет, Сколько я ни плачь и ни молись. По ночам, глаза свои больные Пряча в холодящей простыне, Как я вам завидую, родные, Что живёте, не поверив мне! Ты, кто подарил мне это знанье, А неверьем думал наказать, Знаешь ли, как сладко наказанье И как страшно, как мне страшно - знать?! Декабрь 1998

*   *   * "Живые не так приходят в дом" А.Тарковский (памяти погибших в Москве 13.09.99) - Покружу, покружу, Потужу, отслужу, провожу. На межу у дороги осенний букет положу. И ещё погожу, Меж людьми поброжу, Погляжу. У постели твоей посижу - Вдруг тебя разбужу. Вдруг тебя разбужу, Расскажу тебе, всё расскажу! Всё, что знаю теперь, всё, с чем я ухожу - Покажу! И от новой беды огражу!.. Задрожу. Охлажу. И страницу Евангелья в пятой главе заложу. Ухожу... Сентябрь 1999

*   *   * Двое за руку шли к вокзалу. Ждал состав "Ленинград - Москва". "Если любишь, - она сказала, - Ты запомнишь мои слова. Я хочу, чтоб не просто умным - Первым чтобы теперь ты стал." Чуть насмешливо в свете лунном Их Московский встречал вокзал. Годы - мимо. Подружек козни, Ссоры, слёзы из чепухи. Счастье где-то бродило возле, Проникая в её стихи, "Я - вторая!" - крича с порога, Серебром обжигая грудь. "Если любишь, - сказал он строго, - Только первой отныне будь." Он при ней не умел работать - Багровел, взад-вперёд ходил. И её раздражало что-то В том, как ел он, как говорил, В том, что с ним - когда танцевала - Забывала запрет стыда. "Если любишь, - она сказала, - Отпусти меня. Навсегда." Годы - мимо. Ни с места - время. В ней - и дня не прошло с тех пор, Как вон там, за домами теми Их последний был разговор. Что она объясняла, плача? Что он прятал за дрожью скул? "Если любишь," - он тихо начал... Отвернулся. Рукой махнул. Прочь шагал он легко, безбольно. Сверху - солнце, как рыжий мяч, Плавно шло в кольцо баскетбольное Всех дальнейших его удач. А в эфире его сознанья, Несмотря на щелчки помех, Всё крутили воспоминанье: Лунный вечер, сугробы, смех - Двое за руку шли к вокзалу. Ждал состав "Ленинград - Москва". "Если любишь, - она сказала, - Ты запомнишь мои слова." Май 2000

*   *   * Сегодня опять приехал театр бродячий. Давали другую пьесу. И тот актёр, Что так на тебя похож, был одет иначе, Иначе смеялся, иначе - глядел в упор. В тот раз он играл героя, теперь - злодея. Какой-то даме по пьесе носил цветы, А после пронзил кинжалом. И, холодея, В убийце я узнавала твои черты. А вечером перед замком был пышный ужин: Форель, фазаны, жаркое из лебедей... А мне передали, что - третий день недужен, И что не выйдет к ужину мой злодей. Он вышел позже, в разгаре разгульной ночи, Слегка шатаясь, но не опуская взгляд. Провёл по струнам и, будто бы между прочим, Пропел с улыбкой одну из своих баллад. А утром его не стало. Горели свечи. В пустынной зале торжественно плыл хорал. Казался почти нездешним, не человечьим Тот голос, что пел вчера, убивал, играл. И я поняла, что баллада была приказом, Предначертанием свыше для нас двоих: С этого дня уже никогда, ни разу Мы не должны встречаться среди живых. Июль 2000

*   *   * Есть такая наука - любить человека. Я однажды бросила эту науку. Собрала в котомку остатки века И ушла навечно с тобой в разлуку. Я пошла по лестнице от начала, Через силу двигаясь по ступеням. Там, вверху, не будет уже, я знала, Мне теперь ни отдыха, ни спасенья. Будет что-то большее - человечность, Опыт и спокойствие, взгляд на море. И ещё - незримая бесконечность, Та, что больше счастья и больше горя. Окт 1997

*   *   * Как я скучаю врозь с тобой, Никто не знает - даже ветер При мне стихает над Невой, Как при чужих стихают дети. И вся мирская тишина Меня казнит своим молчаньем, Хоть в том и есть моя вина, Что я сдержала обещанье. Авг 1997

*   *   * ВАЛДАЙСКИЕ БАРАНКИ "Ой, гляди, собьёт подковы Дальняя дорога! Здравствуй, барин чернобровый! Задержись немного. Нынче в воздухе тревога, Тучи спозаранок. Ой, нельзя тебе в дорогу Без моих баранок! Что ты колокол качаешь, Не взглянувши в святцы? Али сам не обучаешь Девок целоваться? Аль не приглянулась глазу Чем-то валдаянка? Аль не пробовал ни разу Поцелуй-баранку?" И протягивает губки В хлебное колечко. Под пушистым полушубком Цокает сердечко. И саму бросает в краску, Обливает жаром. "- Рубль - штука, десять - связка. Поцелуй - задаром!" Август 2000

*   *   * Золотое солнце жмурится - Ослепили купола. Володимирская улица Распахнула два крыла, Протолкалась меж прохожими - И помчалась вниз бегом! И каштановые пёрышки Разметались за углом. Мы с тобой впервые в Киеве. Мне становится теплей От левобережных, ивами Обжигающих аллей. Фонари, брусчатка, лестницы, Рыжих листьев мишура... Володимирова крестница, Выхожу я из Днепра. А над Лаврой по-домашнему Опускают темноту. И горит окно монашее, В эту жизнь впуская - ту. И кивают нам, взираючи Из иного бытия, Володимир, Ярославичи - Все Киянские князья. Октябрь 1998

*   *   * А лес вдоль Ярославского шоссе Болеет астмой. (Или малокровьем?) Больные сосны ищут изголовья И клонятся к проезжей полосе. Худые ветки, впалые глаза. Лбы пышут жаром на машины наши. И нехороший, с присвистами, кашель. И даже форточку открыть нельзя! А по ночам, когда - когда-нибудь - Целебен станет воздух над дорогой, Они вдыхают сколько могут много, В изъеденную выхлопами грудь. И силятся друг друга рассмешить: Мол, перейдём в разряд икон и фресок! И укрывают слабенький подлесок, Который только начинает жить... Февраль 1999

*   *   * В библиотеке им.Ленина И только солнце щекотало взгляд И лапки положило на окошко, Да мост напротив был чему-то рад, Весь изогнувшись ластящейся кошкой. И старый Кремль глядел не свысока, Но с горделивым, старческим вниманьем. И мне казалось - все свои века Сейчас бы отдал он за тягу к знаньям. А изнутри - скорее бы успеть, Отснять, списать, запомнить на неделю. А тем, кто всё списали и успели, Осталось только в Штаты улететь. А если нет - лохматые очки И голос, выдающий тягу к пьянству. И там, где мозг касается руки, - Нелепейшее в мире графоманство. Сентябрь 1998

*   *   * РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА В темноте на пробег электрички Всё еловые смотрят волхвы - К величавой осанке привычка, Снег - сиянием у головы... Всё им ведомо в нашем вагоне. Долго в небе мерцает звезда - То ли тучи над крышами гонит, То ли гонит в ночи поезда, То ли что-то кричит, объясняет, Что важнее концов и начал. И еловые старцы внимают Напряжённым, тревожным лучам. А потом - переглянутся молча, Молча хвойные лапы пожмут, И одна из грохочущих гончих На мгновенье изменит маршрут. Там, внутри, в освещённом вагоне, Кто-то вздрогнет, взглянув за окно. Все пространства шумов и гармоний Для него вдруг сольются в одно. И соседям покажется страшным Поравнявшийся с вечностью взгляд. А в двенадцать, приехав к домашним, Он забудет, как звёзды кричат. Февраль 1999

*   *   * Нет, не раскаяние даже. Я не знаю, Такому чувству слова не дано. Что чувствует художник, разрезая Себе на холст чужое полотно? Что чувствует сам ожидавший Чуда, Сводя на нет чужие Чудеса? До самой смерти были у Иуды По-детски неподкупные глаза. Май 1997

*   *   * Вот оно, моё отражение Восемнадцати лет: В электричке, за руку с юным гением - Лепет, бред... Узнаю причёску, глаза с безуминкой Колдовской. Вот какой я, значит, была для путника - Вот какой! Узнаю мой профиль, губивший снимки мне - Слишком "На!" Суть, что так старалась быть невидимкою, - Вот она. Что скрывалось в волосы, философию, Взгляд стальной - Вот оно, в бессовестном детском профиле Предо мной. Он - ещё так молод, так нежно верен ей, - Лет на сто! Что сравнится с этой его потерею? Да ничто. Потерять друг друга, обиде сдаться, Уйти к другой - Всё равно что провод под двести двадцать Замкнуть рукой. И не знают, губы на миг движением Лёгким слив, Что во мне покоится их падение - Их разрыв. Сентябрь 2000

*   *   * Здравствуй, здравствуй, тень, Проходи! Я так долго тебя ждала. Ну, побудь со мной, посиди, Расскажи, как твои дела. Ведь не часто - сама суди! - Я бываю теперь одна. И хозяин твой - строг, поди, Не пустил бы, каб не Луна. Ах, какая Луна в Москве! Быть не может Луны такой. Их всего-то и было две - Над тобою - и надо мной. 1999

*   *   * А у нас в граде Китеже Солнце падает с крыш. Под каштаном навытяжку - Ты, нахохлясь, стоишь. И стесняешься краски, Не сходящей со лба. Ах, как хочется с ласкою Мне глядеть на тебя! А у нас в граде Китеже Строят Храм у межи. И я знаю, что выдержат Всё твои чертежи - Все пожары и бедствия, Бремя войн и оков. Будет Храм этот действовать До скончанья веков! А у нас в граде Китеже Лето пробует кисть. Все дома - посмотрите же! - У воды собрались. И морочу лукаво я Нашу местную знать. Так с тобою мы плаваем - Никому не догнать! А у нас в граде Китеже Стыдно спать в час ночной! Лунным светом и битью шит Будет оберег твой. Будет, мягкий и кожаный, Он с тобой заодно. Что-то нынче тревожное Ветры дуют в окно. Что-то птицы печальное Нам кричат с родника. И такая прощальная Мной владеет тоска! И каштаны навытяжку Уж роняют листву. Я зачем-то из Китежа Уезжаю в Москву. И теперь зимы белые Всё поют мне, звеня, Что ни Китежа не было. Ни тебя. Ни меня.

*   *   * Когда Богом единым станет каждый кусочек живой, Не опасной для жизни земли - без урана и фтора, Может быть, этот мир, где, с родною срастаясь толпой, Мы считаем чужими города и наречья, в которых Не случалось ни разу ни с кем говорить о любви... Может быть, этот мир превзойдёт приграничные ссоры И единою плотью предстанет пред общей бедой. Когда время to have превратится сначала в have to, А потом станет данником юного can - "я умею", Может быть, пустота, что вокруг, победит пустоту Что таилась в душе - новый змей сменит старого змея - И наступят века самой горькой и сильной любви... Может быть, и сама я когда-нибудь не пожалею, Что однажды придётся шагнуть через эту черту... А сейчас я стою в тихом дворике. Крым. Звездопад. В доме светятся окна, там папа читает газету, Делит новости с нами - со мною и с мамой; он рад. Мне не жалко, что век на исходе, а жалко, что лета Остаётся ещё дня четыре, ну, может быть, пять. А потом будет поезд, Москва и дожди до Крещенья (Потому что в природе давно происходят смещенья, И морозов теперь до Крещенья приходится ждать). Я стираю купальник, белёсый от соли морской И стараюсь не помнить видений, что рвутся к бумаге, Как и мусор вдоль пляжей, пожары на Карадаге.... Мне - чуть больше, чем двадцать. Идиллия. Счастье. Застой. Август 2000

*   *   * Вечер после бокала муската Делает мир таким, как он был когда-то. Так же пляшут в деревьях световые птицы, Так же хочется жадно, "на все сто" - влюбиться. Кажется южным - тёплым и дерзким - воздух. Смотрят с небес по-детски - большие звёзды. Сами легко танцуют ноги по тротуару. Мир становится добрым, знакомым старым - Тем, с кем росли когда-то на Чёрном море, Тем, кто таил надежду и власть во взоре, Тем, кто был даже лучше, чем мне казался, Тем, кто любил так сильно, что не признался - И оттого на сердце - тепло и вечно. Сколько у детства снов - столько будет встреч нам. Август 2000

*   *   * "Кто из вас без греха, пусть..." Еванг. от Иоанна, гл.8 Благодарю, что ты меня так мало знаешь, И что моих стихов не помнишь наизусть, И прошлые грехи, не разобрав, прощаешь. Кто невиновен, пусть - Кто невиновен, пусть - . Благодарю, что ты быть не боишься проще, Не обращаешь в злость нечаянную грусть, За то, что ни беды, ни счастья не пророчишь. Кто невиновен, пусть - Кто невиновен, пусть - . Благодарю тебя. И всё же есть минуты, Когда отдать хочу всё, что теперь храним, За тот парящий дух, ещё не знавший смуты. Кто невиновен, пусть - останется таким! Июль 1998

*   *   * на горе Кучук-Янышар, Коктебель Этой границы нельзя перейти живому. И с каждым годом - глубже её печать. От Вашего старого дома - к новому дому. Здравствуйте, Макс! Мне можно Вас так величать? Трудно поверить, что здесь пролегло столетье. Было ли так при Вас, или этот холм - Маятник, разделяющий жизнь со смертью - Вы угадали зорким своим чутьём? Там, за спиной - виноградники, пашни, дети, Бабочки парусов, разноцветье крыш... Здесь - только серый, глинистый, душный ветер И марсианских впадин цепкая тишь. Этот пейзаж - недвижим и бесконечен, Властен любую бурю смирить собой. Шаг -... но хватает ветер меня за плечи: Этой границы нельзя перейти живой. Дерево здесь - одно. На холме, в безумном Солнечном откровеньи суша листы, Дерево металлическим звоном струнным Путника извлекает из суеты Нижних прибрежных кафе, ресторанов, пляжей, Набережных, шашлычных, филе, азу... Макс! Вы ведь мне поверите? Вам бы даже Чем-то понравился весь этот мир - внизу. Только бы дом Вы перенесли на гору, Чтобы вот так же - сверху - на всё смотреть, Мне не известным, полумифическим взором Медленно примиряя жизнь и смерть. Август 2000

*   *   * Что-то нет мне тёплого слова От обугленных южных гор. Мне мерещится север снова, Просветлённый его простор, Высь плато, по каким бродили, Озирая рельеф долин. Я нуждаюсь в спокойной силе, Что сокрыта в коре Хибин, В этом холоде, в этом долгом, Не сдающемся ночи дне, В обострившемся чувстве долга, В притаившейся глубине, В том радушьи, с каким из цирков Нас встречали глаза озёр. Я нуждаюсь в хорошей стирке Запылённых душевных пор, В чётких линиях, чьим узором Выправляли судьбу мою. И в бесстрашии - на котором Всё основано в том краю. Август 2000

*   *   * М И Р М А Г О Р О Д (репортаж в 10 материалах) "мирма-" - в технической литературе означает 2000 (устар.) "полиэтилентерефталат" - синтетический полимер, белое или светло-кремовое непрозрачное вещество, из которого изготовляют волокна, устойчивые к вредному действию микроорганизмов и моли.

- 1 - В Мирмагороде - люди добрые, В Мирмагороде - башни старые. В Мирмагород пятнистой коброю Люд стекается за товарами - Разнонравые, разноликие. Всеязычие, всенародие... Но подкралась беда великая К Мирмагороду в мирмагодие. - 2 - Плачет мальчик, плачет, плачет - Он не хочет умирать: "Мама!.. /кашель/ ..дай мне ...мячик /кашель, кашель/ ..поиграть! Что случилось с небом нашим? В небе - серая гуашь. Я... в весну его покрашу! /кашель/ ..дай мне ...карандаш - Яркий-яркий, синий-синий..." До весны - ещё зима. Мама быть старалась сильной, Да расплакалась сама. - 3 - А по городу слух разносится, Будто ходит одна пророчица И пророчит, что скоро кончатся Безвоздушье и безголосица. Что восстанут герои древние, Что вернут они солнце красное... Сумасшедшая! - дело ясное, Дело ясное - дело скверное. - 4 - (из телефонного разговора) - Санька, слышишь, я читала, Раньше в рощах по весне Медуница расцветала! Вот бы жить в то время мне... - Жить в то время?! Ну, сказала! Рощи, чащи, бурелом - Это ж рай для криминала. Там стреляли даже днём! Мы ж леса искоренили. И у нас теперь, заметь, Погибает от насилий Очень ма-аленькая треть. - 5 - из письма уехавшему другу (комментарии к высылаемым фотографиям) ...это же наша улица, наше детство, наша школа. А это мы - затыкая носы, спешим на урок. Странно, но мне даже нравился запах фенола, чем-то похожий на то, как пахнет варёный творог. Мне даже нравился серый туман, что бывает вспорот первым прохожим - как призраком с Кентерберийских болот... Помнишь Артошку? Он так не хотел, чтобы с дачи его увозили в город! Но я же не знала, как мало он в городе проживёт. Снимок четвёртый - урок истории. Стас и Петя Что-то вещают насчёт глобальных проблем. И ни мешков у глаз ещё, ни экзем... А нынче - мы все такие, и даже дети. Ну, хватит о грустном. Наш лес, как ни странно, выжил (прочим массивам гораздо менее повезло). Так что зимой у нас по-прежнему - лыжи. Правда, со снегом беда - теплынь, как назло! Ты мне писал, что соберёшься к нам в гости летом, Что моё фото манит тебя, дразня. Не приезжай. Может, и не Мирмагород виновен в этом, Но я не хочу, чтобы ты теперь увидел меня. - 6 - (Молитва прихожан Храма Святого Дамиана) Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, Во имя всех святых и отцов нашей Церкви славной Сделай, Господи, так, чтобы кончилась эта разруха, И чтобы выжил мир первозданной природы тварной. Вложи, Господи, мысли Твои в наш разум, любовь - нам в души, Помоги поверить, что всё это - ещё не поздно. А учёным людям пошли терпенье - Твой голос слушать, Научи их, как сделать чистыми нашу воду, и хлеб, воздух... - 7 - (Метеосводка) В Мирмагороде в ближайшие сутки сохранится пасмурная погода. Ветер слабый, осадков не ожидается. В воздухе - пониженное содержание кислорода (в последние месяцы оно неуклонно понижается). Геомагнитный фон в четверг и в пятницу - неблагоприятен. Температура воздуха существенно не изменится. Покупайте дублёнки и шубы на полиэтилентерефталате в фирменном салоне-магазине "Метелица"! - 8 - На остановке ссорится пара. Не молодой он, да и не старый. Худ и невзрачен; в куртке заношенной. Только глаза - уж больно хорошие! Она - помоложе, получше одета. Мы были знакомы с ней, кажется, где-то. Расставшись, друг друга и не вспоминали, И я не уверена даже - она ли? А ссора, похоже, разводом чревата. Причина банальна: работа, зарплата... Ни денег, ни славы, ни просто покоя! Она не согласна на "счастье" такое. Но, может быть, всё же развода не будет. Затеет он бизнес - и станет, как люди: Как Виктор, как Паша, как Ленкин Серёжа... Да что же он смотрит-то так безнадёжно?! - 9 - Мирмагород ночь В мягкий скрыла твид. А Иван Кузьмич Третью ночь не спит, А Иван Кузьмич За соседом бдит - Третью ночь сосед Что-то мастерит. "Можеть, енто газ! Можеть, енто ртуть! Можеть, он взорвать Хочет что-нибудь. Можеть, он преступный Имееть план! Можеть, он к нам заслан От мусульман!" А что дальше было, я вам навру: Что сосед однажды заснул к утру, А проснувшись, понял, что - вот он, вот Тот прибор, который всех нас спасёт. Значит, всё же смог! Как же это?!...Как? Я навру, что труд был одобрен ВАК, Что нашлась поддержка со всех сторон, Что прибор в три месяца был внедрён. Он пыхтел, работал. Крутился вал. Он поля магнитные фильтровал. И однажды свет залил мой балкон. - Солнце! Солнце! - кричали со всех сторон. Пусть так не может быть никогда нигде, а тем более в Мирмагороде. Но я о правде даже не заикнусь: я - сказать нельзя, как её боюсь. - 10 - В Мирмагороде - стены древние, Люди добрые, башни старые. Люди песни поют напевные, И ветра шумят над дубравою - Всё про молодца про удалого, Да не силушкой, а головушкой, Что из дальних краёв пожаловал За красавицей за лебёдушкой. Разогнал с небес тучи серые, Возвернул навек ясно солнышко - То ли мыслию, то ли верою, То ль тоской по своей лебёдушке - По очам, что светились весело, По кудрям, непослушно вившимся, По окошку, что занавесила Нынче смерть; по мечте несбывшейся. В Мирмагороде - люди гордые, Люди добрые, люди смертные. Что-то станется с Мирмагородом? Что нам всем судьбой предначертано? Январь-февраль 2000

*   *   * Не плачь, я не умру. Я буду жить с тобою, Нелепыми стихами говоря. И только тело станет - не земное, Оно теперь - дожди, снега, заря, Апрелевых ветров прикосновенье, Высокой птицы реющий полет... Не плачь, не плачь, посмертное рожденье Не так уж мало радостей дает. Я молнией пронизываю грозы, Лучом играю с книгой на столе. Не плачь, мой сильный! Видеть твои слезы Я не умела даже на земле.

*   *   * Я так люблю играть с тобой, Взяв в руки карандаш. Тогда ты - мой, и только - мой! И - баста! И - шабаш! Когда хочу, какой хочу И о каком молю - Приходишь ты, и я молчу, И я тебя люблю. И долго после по строке Карандашу скользить. А ты ничем моей руке Не сможешь возразить. В твоих глазах застыл вопрос - Знакомый, но не твой. Я так хочу играть всерьёз С тобой, с тобой, с тобой!

*   *   * Мне в Париже не пишется - Только естся и спится. До чего же здесь хочется Поскорее в Москву! О, не дай Вам Господь Королевой родиться И в Версальском саду Назначать рандеву. Выбрать общество белых Или бронзовых статуй, Потому что все люди Рангом ниже - не в счёт. И держать за решёткой Семилетнего брата, Чтобы трона не отнял, Когда подрастёт. Горячо ненавидеть Инкрустацию спинки На широкой постели В красно-белых тонах. И завидовать страстно Кареглазой румынке, За которою тенью Ходит бледный монах. Быть прекрасной моделью Для великих полотен. Верить в лесть комплиментов, Изменять королю. И отравленной быть Помешавшейся тётей, Так за жизнь и ни разу Не подумав: "Люблю!..".

*   *   * Я жду, когда кончится лето. А лето - едва началось. Мы бредим гордыней. За это Нам быть полагается врозь. Я буду по тем же ступеням Спустя две недели гулять И от кипарисовой тени Улыбки твои отделять. И вкручивать их, как пуссеты, В копну золотистых волос. Я жду, когда кончится лето. А лето - едва началось!

*   *   * Девушка из Вальдцеля "А Вальдцель родит семью искусников, играющих в бисер" Г.Гессе Я потому в последний раз пою И руку скоро отдаю другому, Что я люблю Касталию твою Сильнее даже собственного дома. Как я с тобой брожу в её садах, Как я вхожу под каменные своды, Как слушаю, в настенных письменах Сокрытый, голос древнего народа, Так уж ни с кем, нигде и никогда Не буду я бродить, смотреть и слушать. Там, там - в аду бессменного труда, В раю твоём я оставляю душу. Когда настолько обнищает мир, Что в касталийстве не увидит смысла, И на дрова отправится клавир, И тщетны станут символы и числа, Ты воскреси все наши вечера, Введи в Игру их робкое искусство. И пусть пройдёт Публичная Игра Под знаком всепрощающего чувства.

*   *   * И на помощь никого не зови, Стань решительна, нежна и тиха, Потому что нет на свете любви - Есть осколки божества и стиха. Кто-то тихий их снимает с ветвей И в рождественскую сумку кладёт, И невидимой походкой своей Будит за день запорошенный лёд. А на севере мерцает звезда, Отражается в разбуженном льду. И какая-то большая беда Отступает, заприметив звезду. Ты смотри на это, долго смотри. И потом - не говори ничего. А когда погаснут все фонари, Может, сплавишь со стихом божество.