0
<< предыдущая заметкаследующая заметка >>
08 декабря 2004
Аверченко: Трагедия русского писателя

К сожалению (и к моему великому удивлению) в сети нет полного собрания Аверченко. А ведь у него есть такие вещи, которые время от времени хочется цитировать по самым разным поводам. Вот, например, сейчас мы с сестрой отсканерили такую штуку:

© Аркадий Аверченко, 1923

ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ

Меня часто спрашивают:

— Простодушный! Почему вы торчите в Константинополе? Почему не уезжаете в Париж?

— Боюсь, — робко шепчу я.

— Вот чудак... Чего ж вы боитесь?

— Я писатель. И поэтому боюсь оторваться от родной территории, боюсь потерять связь с родным языком.

— Эва! Да какая же это родная территория — Константинополь?

— Помилуйте, никакой разницы. Проходишь мимо автомобиля — шофер кричит: «Пожалуйте, господин!» Цветы тебе предлагают: «Не купите ли цветочков? Дюже ароматные!» Рядом: «Пончики замечательные!» В ресторан зашел — со швейцаром о Достоевском поговорил, в шантан пойдешь — слышишь:

Матреха, брось свои замашки,

Скорей тангу со мной пляши...

Подлинная черноземная Россия!

— Так вы думаете, что в Париже разучитесь писать по-русски?

— Тому есть примеры, — печально улыбнулся я.

— А именно?..

Не отнекиваясь, не ломаясь, я тут же рассказал одну известную мне грустную историю.

О русском писателе

Русский пароход покидал крымские берега, отплывая за границу.

Опершись о борт, стоял русский писатель рядом со своей женой и тихо говорил:

— Прощай, моя бедная истерзанная родина! Временно я покидаю тебя. Уже на горизонте маячат Эйфелева башня, Нотр-Дам, Итальянский бульвар, но еще не скрылась с глаз моих ты, моя старая, добрая, так любимая мною Россия! И на чужбине я буду помнить твои маленькие церковки и зеленые монастыри, буду помнить тебя, холодный красавец Петербург, твои улицы, дома, буду помнить «Медведя» на Конюшенной, где так хорошо было запить расстегай рюмкой рябиновой! На всю жизнь врежешься ты в мозг мне — моя смешная, нелепая и бесконечно любимая Россия!

Жена стояла тут же, слушая эти писательские слова, — и плакала.

* * *

Прошел год.

У русского писателя были уже квартира на бульваре Гренель и служба на улице Марбеф, многие шоферы такси уже кивали ему головой, как старому знакомому, уже у него были свое излюбленное кафе на улице Пигаль и кабачок на улице Сен-Мишель, где он облюбовал рагу из кролика и совсем недурное «ординэр»...

Пришел он однажды домой после кролика, после «ординэр'а», сел за письменный стол, подумал и, тряхнув головой, решил написать рассказ о своей дорогой родине.

— Что ты хочешь делать? — спросила жена.

— Хочу рассказ написать.

— О чем?

— О России.

— О че-ем?!

— Господи Боже ты мой! Глухая ты, что ли? О России!!!

— Сalmez-vous, je vous en prie1. Что ж ты можешь писать о России?

— Мало ли! Начну так: «Шел унылый, скучный дождь, который только и может идти в Петербурге... Высокий молодой человек быстро шагал по пустынной в это время дня Дерибасовской...»

— Постой! Разве такая улица есть в Петербурге?

— А черт его знает. Знакомое словцо. Впрочем, поставлю для верности Невскую улицу! Итак: «...высокий молодой человек шагал по Невской улице, свернул на Конюшенную и вошел, потирая руки, к «Медведю». «Что, холодно, monsieur?» — спросил метрдотель, подавая карточку. — «Mais oui2, — возразил молодой сей господин. — Я есть большой замерзавец на свой хрупкий организм!»

— Послушай, — робко перебила жена. — Разве есть такое слово «замерзавец»?

— Ну да! Человек, который быстро замерзает, — суть замерзавец. Пишу дальше: «Прошу вас очень, — сказал тот молодой господин. — Подайте мне один застегай с немножечком poisson bien frais3 и одну рюмку рабиновку».

— Что это такое — рабиновка?

— Это такое... du водка.

— А по-моему, это еврейская фамилия: Рабиновка — жена Рабиновича.

— Ты так думаешь?.. Гм! Как, однако, трудно писать по-русски!

И принялся грызть перо.

Грыз до утра.

* * *

И еще год пронесся над писателем и его женой. Писатель пополнел, округлел, завел свой auto — вообще, та вечерняя газета, где он вел парижскую хронику, щедро оплачивала его «сет селебр рюсс»4.

Однажды он возвращался вечером из ресторана, где оркестр ни с того ни с сего сыграл «Боже, царя храни...». Знакомая мелодия навеяла целый рой мыслей о России...

— О, нотр повр Рюсси!5 — печально думал он. — Когда я приходить домой, я что-нибудь будить писать о наша славненькая матучка Руссия.

Пришел. Сел. Написал:

«Была большая дождика. Погода был то, что называй веритабль петербуржьен6. Один молодой господин ходил по одна улица, по имени сей улица: Крещиатик. Ему очень хотелось manger7. Он заходишь на Конюшню сесть на медведь и поехать в restaurant, где скажишь: garcon, une tasse de8 рабинович и одна застегайчик avec9 тарелошка с ухами...»


* * *

Я кончил.

Мой собеседник сидел, совсем раздавленный этой тяжелой историей.

Оборванный господин в красной феске подошел к нам и хрипло сказал:

— А что, ребятежь, нет ли у кого прикурить цигарки!

— Да, — ухмыльнулся мой собеседник. — Трудно вам уехать из русского города!

© Аркадий Аверченко, 1923

* * *

*(1) Успокойтесь, прошу вас (фр.).

*(2) Ну да (фр.).

*(3) Хорошая свежая рыба (фр.).

*(4) Этот знаменитый русский (фр.).

*(5) Наша бедная Россия (фр.).

*(6) Настоящая петербургская (фр.).

*(7) Есть (фр.).

*(8) Официант, одну чашку (фр.).

*(9) С (фр.).

По-моему гениально!

<< предыдущая заметка следующая заметка >>
пожаловаться на эту публикацию администрации портала
архив понравившихся мне ссылок

Комментарии к этой заметке автоматически отключились, потому что прошло больше 7 дней или число посещений превысило 20000. Но если что-то важное, вы всегда можете написать мне письмо: lleo@lleo.me