Леонид Каганов: дневник

В основе пелевинской картины мира лежит тезис о мерзости Вселенной. Для философской и религиозной литературы разговор о несовершенстве бренного мира — обычное дело. Но для литературы художественной — большая редкость. В большинстве обычных литературных сюжетов к самому миру претензий нет ни у автора, ни у героев, но что-то портит идиллию: проблемы создал сюжетный враг, трагические обстоятельства, либо сам герой. Если проблемы удастся решить, герои обретут заслуженное счастье, поскольку счастье — это всего лишь отсутствие несчастий в изначально благом мире.

У Пелевина — не так. Счастье в мире стратегически недостижимо по причине порочности мироустройства на самом базовом уровне. Сама жизнь — зло и причина страдания. Выход у пелевинского героя лишь один — побег из нашего мира в Условную Реку Абсолютной Любви, которая есть в каждом произведении, хотя всякий раз названа по-разному.

Есть и второй вариант: извлечь максимум личного комфорта, оставаясь в рамках реальности. А именно — устроиться на службу к силам зла, чтобы обрести в нашем Аду должность смотрящего.

Удивительно, но любая книга Пелевина всегда соответствует одному из этих двух сюжетов — это либо метабуддизм («побег из Ада жизни»), либо реже — метасатанизм («сотрудничество с Правящим Злом»). Обе эти сюжетные конструкции Пелевин открыл для себя практически в двух своих первых рассказах: в 1990 он пишет «Затворник и Шестипалый», в 1991 — «Проблема Верволка в средней полосе». С той поры, что бы крупного ни писал Пелевин, своим двум сюжетам он не изменял никогда.

М Е Т А Б У Д Д И З М

Новая Вселенная, куда вываливается герой на последней странице каждой книги Пелевина — метафизическое пространство счастья и покоя, которое не имеет ничего общего с той грешной Вселенной, где герой обитал всю свою жизнь. Именно это пространство Пелевин называет истинной реальностью, а нашу реальность — болезненным сном. Счастливое вываливание из обыденной реальности неизменно происходит на последней странице пелевинского произведения и сопровождается выбросом литературных эндорфинов: в повествовании наконец появляется живая природа, весна, небо, ветер и простор — символы сюжетного оргазма, проверенные всей русской классикой. Опытный читатель Пелевина уже понял, о чем речь, а для всех остальных просто процитируем финальные строки всех пелевинских книг (кроме рассказов и странного сценария о Минотавре):

«Затворник и Шестипалый», 1990

Два цыпленка живут в замкнутом бетоне инкубатора, их не ждет ничего, кроме драк у кормушки и неизбежного расчленения в конце. Но при помощи медитаций и постижения мудрости они учатся взлетать, наконец находят способ вырваться на волю и летят в сторону Солнца:

— Не знаю, — ответил Затворник, — но это вон там. И он махнул крылом в сторону огромного сверкающего круга, только по цвету напоминавшего то, что они когда-то называли светилами.

«Чапаев и Пустота», 1996

Измотанный поисками смысла жизни и приключениями в параллельных вселенных, Петька покидает оба мира, уезжая на броневике Чапаева в метафизическое пространство:

Сначала сквозь него были видны только синие точки фонарей, прорезавших морозный воздух, но мы ехали все быстрее — и скоро, скоро вокруг уже шуршали пески и шумели водопады милой моему сердцу Внутренней Монголии.

«Священная книга оборотня», 2004

Лисичка-оборотень А-Хули после долгих столетий медитаций и опыта любви находит свой рецепт-ритуал, который позволит покинуть реальность, сбежав в высший мир:

Я выеду в самый центр пустого утреннего поля, соберу в сердце всю свою любовь, разгонюсь и взлечу на горку. И как только колеса велосипеда оторвутся от земли, я громко прокричу свое имя и перестану создавать этот мир. Наступит удивительная секунда, не похожая ни на одну другую. Потом этот мир исчезнет. И тогда, наконец, я узнаю, кто я на самом деле.

«t», 2009

Граф Толстой все-таки находит дорогу в метафизическое пространство — Оптину Пустынь:

Было раннее утро. Т. различил степь, тянущуюся во все стороны до горизонта, над которым виднелись смутные синеватые силуэты – то ли гор, то ли облаков, то ли небывалых крыш. Слово «Оптина» происходит от латинского глагола «optare» – «выбирать, желать». Здесь важны коннотации, указывающие на бесконечный ряд возможностей. Ну а «Пустынь» – это пустота, куда же без нее.

А значит, невозможно сказать, что такое на самом деле эта букашка, это солнце, и этот бородатый человек в телеге, которая уже почти скрылась вдали – потому что любые слова будут глупостью, сном и ошибкой. И все это было ясно из движений четырех лапок, из тихого шелеста ветра в траве, и даже из тишины, наступившей, когда ветер стих.

«Желтая стрела», 1993

Здесь метафора побега из мира — прыжок с поезда, где проходит жизнь героев. Они родились в поезде, выросли и живут. Никто из них не бывал за пределами поезда и не знает, что там. Лишь герою удается соскочить:

Он повернулся и пошел прочь. Он не особо думал о том, куда идет, но вскоре под его ногами оказалась асфальтовая дорога, пересекающая широкое поле, а в небе у горизонта появилась светлая полоса. Громыхание колес за спиной постепенно стихало, и вскоре он стал ясно слышать то, чего не слышал никогда раньше: сухой стрекот в траве, шум ветра и тихий звук собственных шагов.

«Принц Госплана», 1991

Повесть о том, как люди сбегают из реальности в мир компьютерной игры. Если кому-то кажется, что это притянутая за уши метафора для «окончательного побега из реальности», то на это у нас всегда есть последний абзац. Там с предельной откровенностью в высший мир умудряется сбежать не герой, а даже сам персонаж его компьютерной игры:

Если нажать одновременно клавиши «Shift», «Control» и «Return», а потом еще дотянуться до клавиши, на которой нарисована указывающая вверх стрелка, и нажать ее тоже, то фигурка, где бы она ни находилась и сколько бы врагов перед ней не стояло, сделает очень необычную вещь — подпрыгнет вверх, прогнется и в следующий момент растворится в небе.

«Числа», 2003

И снова метафора. Банкир Степа, прожив всю жизнь в нашей реальности, хлебнув приключений и разочарований, бросает мир, где жил, и сбегает в безмятежный офшор — еще один синоним Внутренней Монголии:

– Зеленеть в офшоре будем, – пробормотал Степа, швырнул мобильный в сугроб и пошел к задней калитке, от которой начиналась тропинка, ведущая к Рублевскому шоссе.

Когда он прошел еще несколько метров, знак перестал отражать солнце. Степа увидел белый круг, окруженный красным кольцом. В круге была цифра «60». Рядом висел синий прямоугольник со стрелоподобной руной «Тир», похожим на журавля самолетиком и словом «Шереметьево-2». «Вот оно, новое солнце, – почти спокойно подумал Степа, поднимая руку навстречу потоку машин. – Как все просто… Семнадцать лет ни о чем не волноваться. Вот только когда ноль шесть будет, тогда, наверно, придется круто. Ноль шесть или ноль девять? Опять в школу, весь джихад по новой… Ну да это не скоро. Не здесь. И, наверно, уже не со мной».

«Омон Ра», 1992

На первый взгляд сюжет повести никак не связан с побегом из реальности. Однако это снова вопрос метафоры. Мир здесь — тот адский военный пансион космической миссии, где с детства шла вся жизнь героя. Но герой на последней странице находит способ сбежать — через секретную дверь вываливается из своего мира на нашу обыденную станцию метро «Библиотека Ленина». Может, для читателя это реальность, но для героя — спасительная Внутренняя Монголия:

Однако надо было решать, куда ехать. Я поднял глаза на схему маршрутов, висящую на стене рядом со стоп-краном, и стал смотреть, где именно на красной линии я нахожусь.

«Жизнь насекомых», 1993

Вы заметили, что я расставил произведения по убыванию четкости метафоры? В этой повести, казалось бы, вообще не звучит тема побега из мира. Но лишь до тех пор, пока не вспомнить, кто главный герой. Главный герой здесь — мотылек Митя, который занят типичными для пелевинского героя философскими поисками. Найдет ли мотылек Митя способ улететь из реальности в счастливый метафизический край? Прозвучит ли это по традиции открытым текстом в последней фразе?

...Завтра улечу

В солнечное лето,

Буду делать все что захочу.

Ну и, наконец, самая интересная книга в этом смысле:

«S.N.U.F.F.», 2011

Книга интересна тем, что героя здесь два и сюжетов тоже два: обитатель Бизантиума, который ведет повествование, и его женщина-робот. Её линия — классическая метафора побега из мира. Убедившись, что мир одинаково грязен, что вверху, что внизу, она находит способ сбежать — на самодельном воздушном шаре в счастливые недоступные края, откуда уже нет возврата.

Однако линия главного героя в этой книге — классический пелевинский сюжет второго типа. Герой здесь — служитель злого бога Маниту. Он сознательно служит злу, и его служебные обязанности — снимать на камеру для кровавого божества страдания мира. Поэтому в последней фразе книги не заявлено традиционного побега в счастливое сверхпространство, а содержится классическое для книг этого типа обращение к богу: "Маниту, надеюсь, я сделал свою работу хорошо."

М Е Т А С А Т А Н И З М

Мы перешли к второму типу пелевинского сюжета. Все оставшиеся произведения (а их всего четыре) не содержат метафоры побега из мира — ни в сюжете, ни в последних словах. В рассказе «Проблема верволка в средней полосе» герой внезапно выясняет, что власть над миром принадлежит закулисной стае оборотней. Далее оказывается, он и сам избранный. Поэтому он принимает приглашение вступить в стаю — занять должность в иерархии чудовищ, правящих миром, с намеком на последующий карьерный рост. Позже по этому сюжетному шаблону будут написаны «Generation П», «Empire V» и «Бэтман Appolo». Герой начинает свой путь в инфернальной секте зла, тайно правящего миром, и делает карьеру.

Любопытная деталь: герой никогда не сталкивается с нравственным выбором. У кого угодно, но не у Пелевина! Это связано с особенностью пелевинской вселенной, которая так порочна, что в ней по определению нет ни нравственности, ни выбора. И когда выясняется, что вселенной правит Всемогущее Зло, герой ни секунды не размышляет над предложением стать винтиком этой системы — просто потому, что альтернативы нет. Бунт против Бога невозможен, а если Высший разум не желает человечеству добра — что ж, осталось лишь смириться и служить ему.

Метасатанизмом называем мы этот сюжет условно — среди традиционных религий пелевинская концепция Единого Злого Бога не имеет аналогов. Принято считать, что пелевинская концепция — это чистый буддизм. По крайней мере, сам тезис о бесконечных страданиях и пути освобождения от страданий — он совершенно буддистский. Но на этом сходство заканчивается: в буддизме нет Верховного Зла. И это не язычество со служением злым и добрым духам, потому что зло пелевинской вселенной монотеистично. Это всегда одна персона, которая в разных книгах называется Великая Мышь, Великий Вампир, Маниту или Иштар. Это не сатанизм, потому что в сатанизме подразумевается существование двух Всевышних (с выбором в пользу злого). Забавно, но больше это похоже на атеизм, поскольку верховное божество атеизма, сотворившее наш мир, (слепые законы природы) априори безжалостно и враждебно человечеству. Но персона ли это? А у Пелевина мир создан единой всемогущей персоной зла, и люди для нее — любимая кровавая пища.

Интересна та эволюция, которую проходит пелевинская мысль от книги к книге: от страстей к страданиям. В «Generation П» высшее зло — богиня Иштар — питалась человеческими страстями (вау-импульсами) в их финансовой метафоре. Страдания богине Иштар не нужны — лишь страсти и страстишки. В «Empire V» Великая Мышь питается уже баблосом — вытяжкой из финансовых страданий. А вот божество из «S.N.U.F.F.» уже питается голым человеческим страданием в чистом виде. Ну а «Бэтман Appolo» окончательно объясняет, что именно человеческое страдание — главная пища кровавого бога.

Как устроен мир пелевинских книг этого типа? В нашем человеческом обществе верховное инфернальное зло имеет тайную секту служителей — обставленную старинными ритуалами и замуштрованную сложной внутренней иерархией с вертикалью власти. В этой системе весьма образованные люди интересных судеб, однако в целом это откровенные подлецы — чего Пелевин не скрывает. В эту секту вступает герой — поначалу в должности младшего смотрящего, затем идет на повышение. В последней фразе такой книги чаще всего размещена подпись героя: «Писал Рама Второй, друг Иштар, начальник гламура и дискурса, комаринский мужик и бог денег с дубовыми крыльями.»(«Empire «V»», 2006) или «Все, времени больше нет. Я прощаюсь. Маниту, надеюсь, я сделал свою работу хорошо.» («S.N.U.F.F.», 2011). Последняя книга Пелевина (будем надеяться, что все-таки не последняя) выполнена тоже в концепции метасатанизма.

«Бэтман Аполло», 2013

C одной стороны представляет собой типичный образец пелевинской большой прозы в сюжете метасатанизма. Однако, у нее есть ряд особенностей, не характерных для Пелевина как автора.

Книга является продолжением «Empire V», фактически вторым томом. Никогда прежде Пелевин не занимался сериальством — фантазия постоянно подбрасывала ему столько новых сюжетов, что браться за старые желания не возникало.

Книга вышла на удивление объемной. Она могла быть тоньше в полтора раза, и все равно бы уложилась в издательский формат. Это нетипичный случай для Пелевина. Здесь надо вспомнить, что объем книг — это вообще характеристика автора и жанра. Например, авторы фэнтези склонны писать толстенные саги, причем многотомными сериалами. Отношение с пространством текста — это свойство авторской натуры. Пелевин — автор афоризмов, его текст насыщен изящными решениями и парадоксами в каждой строке. А поиск афоризмов требует в разы больше труда, чем километрами описывать рыцарские путешествия. При таком отношении к тексту Пелевину всегда с трудом давалась большая проза — свою первую крупную книгу «Чапаев и Пустота» он конструировал из повестей, а далее то и дело не укладывался в требуемые издателем объемы и был вынужден добивать оставшееся в книге место то рассказиками, то эссе, не относящимися к титульной повести. В мире есть авторы, которые по своей воле рожают мегабайты и жалуются, что издатель требует сократить. Пелевин принадлежал к противоположной касте — он ни за что не написал бы лишнюю строку там, где можно этой работы не делать. Почему же он вдруг изменил своему жанру, выдав том непрошенного размера, слабее наполненный афоризмами? Здесь можно лишь строить конспирологические теории. Например, Пелевин реагирует на гибель литературы тактическим отходом к тому типу читателя, который до последнего останется верен бумажной книге — это читатель фентези: любитель вампиров, средневековой готики и длиннющих «серий романов с продолжениями». На самый худой конец можно предположить, что автор сменил дилера, пересев с амфетаминов на опиаты... Слишком уж необъяснимое это явление — толстенная книга у автора, который всегда писал тонкие раз в год по контракту.

Но самая любопытная история случилась с политическим позиционированием книги. «Аполло» массированно продвигался в СМИ как «безжалостное слово Пелевина о болотной оппозиции». Первый нюанс в том, что критика оппозиции для Пелевина оскюморон, потому что креативный класс, вышедший на Болотную и улицы других городов — это (грубо говоря на уровне тенденции) как раз и есть те самые 150000 читателей Пелевина. Запутинский гегемон Уральского вагонного завода Пелевина не читает, это уж точно. Зачем плевать в свою аудиторию? А Пелевин и не плевал. С точки зрения пелевинских миров, если жизнь порочна и бессмысленна по определению, то бессмысленно и порочно всё остальное — террор и демократия, революция и перестройка, застой и протест. На этом последнем Пелевин решил заострить внимание, написав толстую готическую фэнтези. Здесь миром правят вампиры, служащие метафизическому Великому Вампиру. А болотный протест — ну это просто одна из срежиссированных флюктуаций черного крыла Великой Тьмы с целью в очередной раз покормиться человеческими страстями и страданиями... С точки зрения Пелевина, он не сообщил ничего нового — все это он говорил и раньше, просто другими метафорами. Безусловно, Путин со своим правительством, чиновники Госдумы, деятели западной демократии и отечественной оппозиции, весь бизнес, вся политика, вся культурная жизнь планеты — всё это одинаковый мусор с точки зрения пелевинской вселенной. Но с точки зрения кремлевских политологов книга оказалась крайне полезной и вышла в самый удачный момент. В тот самый момент, когда кремлевские политологи изо всех сил (и весьма успешно) принялись насаждать тезис о бессмысленности любых протестных волнений и глупости каждого, кто в этом участвовал. Вздумай Пелевин снова написать о стране без будущего, тотальном воровстве, завинчивании гаек и вожде-гандоне (как он это сделал, например, в «S.N.U.F.F.») — никакой радости кремлевским медийщикам эта книга бы не принесла. Грубо говоря, за всю свою более чем 20-летнюю историю творчества Пелевин впервые написал именно те слова, что мечтали услышать политологи Кремля.

Тут возникает конспирологический, но резонный вопрос: сам ли Пелевин выбрал тему глупости и срежиссированности протестов? Или кто-то попросил его об этом по дружбе? Лично я думаю, что никто на Пелевина не влиял, никто ему не звонил, не предлагал денег и не убеждал в том, что сочинить книгу о глупости протестного движения — долг перед Литературой и Родиной. Подчеркну — я в это не верю. Однако, поводы для конспирологической теории есть, и весьма любопытны.

На медийных горизонтах нашей страны существует такой персонаж Африка (Сергей Бугаев), авангардный художник. Персонаж этот стал известен в эпоху Перестройки, когда сыграл Мальчика Бананана в культовом фильме молодежного протеста тех лет «АССА». С годами Африка полностью избавился от контркультурных и протестных настроений: занялся политикой, стал помощником депутата, последние десять лет вовсю хвалил мудрость Вождя и был (по его собственному выражению) «замечен» и назначен личным помощником Суркова (отзывался о нем как о гении политики). С тех пор Африка работает в госпропаганде и уже дослужился до звания доверенного лица Путина. В пропаганде не брезговал ничем и сильно удивлял своих живых еще бывших друзей публичными заявлениями, в которых педалировал знакомство с Цоем, Курехиным и прочими ушедшими легендами, настойчиво намекая, что, будь они живы, они бы тоже сейчас, как и он, сделали «правильный политический выбор». Чем именно занимался Африка под Сурковым, стало понятно после недавнего скандала, связанного со смертью другого авангардиста — Владика Монро, мастера фотосессий. Об этом была крайне интересная статья Троицкого — тот публиковал последние письма Монро. В них Монро говорил, что Африка настойчиво уговаривал его поработать в проекте Суркова, сделав скандальные фотосессии для интернета: «Навальный ебет Акунина в жопу», «Латынина сосет у чеченских сепаратистов»... Монро в ужасе отказался, сбежал и рассказывал, что Африка «люто настроен, обещает, что все, кто сейчас против выступал, будут либо убиты, либо покалечены». И вскоре утонул на Бали в бассейне глубиной один метр (по официальной версии — самостоятельная передозировка наркотиков)...

Интересней здесь другое. Конечно, Африка был возмущен публикацией этих писем. Он объяснял, что покойный бредил и вообще был наркоманом. Но существование самого антиоппозиционного проекта «Навальный ебет в жопу Акунина» Бугаев не отрицал, лишь обмолвился, что им занимаются «другие художники».

Второй интересный факт в том, что Пелевин ведет абсолютно затворнический образ жизни и ни с кем не общается, но именно с Африкой его связывало старое знакомство — они в одной компании ездили в турпоездку в районе Тибета. За полгода-год до выхода книжки Африка говорил, что с Пелевиным давно не общался, но может «в любой момент ему позвонить». Поэтому конспирологический вопрос как раз в том, мог ли Африка и впрямь позвонить Пелевину и каким-то образом (вряд ли с угрозами) намекнуть, что раз во Вселенной бессмысленно всё, значит, бессмысленно и протестное движение, а значит, неплохо об этом сейчас написать пару глав в новой книге. Вероятно, Пелевин бы его послал. Однако... Не это ли точная метафора того самого метасатанинского сюжета Пелевина — где герой без раздумий соглашается влиться в тайные ряды халдеев Правящего Зла лишь потому, что никакой альтернативы Правящему Злу просто не существует в нашей Вселенной, зато служба сулит неплохие личные бонусы?

Мы сегодня поговорили о разных любопытных теориях по теме творчества Пелевина, однако вы могли заметить, что я ничего не сказал о своем отношении к Пелевину и его книгам. Вкратце скажу: на мой взгляд Пелевин — абсолютный гений и бог литературы, каждая книга его по-своему прекрасна (некоторые с годами все глубже), и это сегодня единственный автор, каждое слово которого следует изучать самым внимательным образом. Но я не пишу об этом подробно, потому что не считаю, что мое оценочное мнение, мой личный вкус и прочие эмоциональные «лайки» будут кому-то интереснее, чем рассуждения и попытки анализа. В мире существует огромное множество людей, которые обожают говорить не об авторе, а о себе — как лично им понравилась или не понравилась та или иная книга (музыка, фильм), и как они у себя там в собственной голове расставляют по убыванию ценности названия произведений и имена создателей. Кому это интересно? Поэтому я сам воздержусь от эмоциональных и художественных оценок, и буду вынужден удалить комментарии тех, кто прибежит с информацией не о Пелевине, а о себе.