Леонид Каганов: дневник

О типах сюжета написано огромное множество трактатов, но каждый из них лишь отражает умонастроения эпохи и предпочтения автора. Скажем, Борхес, рассуждая о «четырех типах сюжета», разбил все сюжеты на: «штурм города», «возвращение домой», «поиск» и совсем уж кажущееся нелепым «самоубийство бога». Из чего можно сделать вывод, что Борхес любил читать преимущественно античную классику и Библию (да и ту вовсю троллил).

Или вот, скажем, Станислав Лем составил шуточную схему сюжетов. Пока я писал этот пост, ее мне прислал в аську Володя Русинов (что забавно — не зная, что я пишу этот пост):

Шутка шуткой, но нетрудно заметить, что во времена Лема сюжеты повествовали о приключениях человечества. Именно человечество попадало в опасность, узнавало о неведомом или находилось на грани гибели. Это удивительно читать сегодня, когда в центре большинства произведений кино и литературы проблемы не человечества, а личные проблемы отдельного человека.

А уж если так сегодня выпало, что сюжет именно о проблемах человечества, то можете не сомневаться — у главного героя окажутся и проблемы личного характера, причем они будут настолько масштабные, что временами затмят сам катаклизм. Сочинителям прошлого века не пришло бы в голову заставлять своего героя, спасая планету, решать заодно проблему катастрофического отсутствия взаимопонимания с сыном или проблему возвращения жены, сбежавшей к более удачному партнеру (как ей казалось до дня падения Луны с неба).

Я никогда всерьез не задумывался над классификацией современных сюжетов, а сейчас прикинул на скорую руку, и у меня получились такие шесть типов:

«Выживание» (или «Я теряю мир»)

Герой обнаруживает, что его мир атакован, и от былого уюта не осталось следа. Мир — это не обязательно весь мир, может быть и мирок: дом, распорядок жизни или личное пространство — с точки зрения героя это всё равно весь его мир. Дом горел, а мы бежали, в нас стреляли, мы ушли, справа динозавры, сверху метеорит, Солнце сошло с орбиты, из люков мутанты, а маньяк не спит и идет по пятам третьи сутки — раз уж решил нас убить, вряд ли остановится. Отбить атаку и выжить, вернув былой уют, — вот цель героя.

«Возвращение» (или «Мир потерял меня»)

То же, что выживание, только выживать герою приходится не потому, что мир атакован: мир не пропадает, пропал для мира сам герой. Он угодил в другой мир — в будущее, прошлое, в нору, на другую планету, в волшебную страну, на съезд вампиров или просто в поездку с приключениями. Задача минимум — вернуться домой живым. Задача максимум — спасти какой-нибудь мир: свой, чужой или оба сразу.

«Волшебный друг» (или «Магия в моем мире»)

То же, что бомжевание, только попадают к нам. Не важно, откуда, важно, куда — в поле зрения героя. Разумеется, банальным бомжом нас не удивить, поэтому попаданец должен обладать каким-то магическим свойством. Отныне у главного героя появляется волшебный друг: джинн из бутылки, робот из чемодана, человек-вентилятор, залетевший в форточку, — не важно. Главное, что друг добрый и наивный, но многого не понимает. Зато уверенно творит свои привычные чудеса на зависть одноклассникам. Вот что значит, с детства уметь обзавестись хорошими связями.

«Особенный» (или «Магия во мне»)

То же, что волшебный друг, только волшебный друг ты сам себе. Телепатия, невидимость, умение перепрыгнуть паровоз, считывание компакт-дисков ртом, подслушивание будущего через слуховой рожок — все, что угодно. Если у автора жадности больше, чем фантазии, в сюжет набирается целая команда волшебных друзей, каждый со своим уникальным умением.

«Избранный» (или «Заговор переодетого мира»)

То же, что и особенный, только чудо обнаруживается не в себе, а в окружающем мире. Страшно обнаружить, что на самом деле мир наполняют не люди, а переодетые зомби, пришельцы, агенты и ходы в параллельные вселенные. Но главное, что всё это так долго скрывали от человечества, потому что заговор. Неудивительно, что ни герой, ни читатель, ни зритель об этом не слыхали. С открывшейся правдой жить трудно и опасно. Но герой не останется в одиночестве, найдет новых друзей, вступит в соответствующую дружину и сделает там настолько головокружительную карьеру, насколько позволит честолюбие автора.

«За того парня» (или «Заговор переодетого меня»)

То же, что избранный, только переодет ты сам. Такой заговор обычно не требует особых чудес. Все чудо в том, что окружающий мир принимает героя за другого. Все думают, что он фашист, а он разведчик. Спецслужбы уверены, что он разведчик, а он клерк с похожим лицом. Прикинулся юнгой, а он — девушка. И наоборот — бежал, переодевшись в платье, а теперь проблемы. Или приняли за нефтяного шейха и повезли на торжественный ужин, а это был просто неудачник, ехал устраиваться на работу в Макдональдс, а в пижаме шел по рассеянности. Но об этом никто не знает, иногда даже сам герой. Знает автор и зритель. Зрителю очень нравится быть в сговоре с автором.

Ну а если уж совсем обобщать, то сюжетов всего три, условно обозначу их так: «потеря», «чудо» и «переодевание». Из них получаются вышеописанные шесть, в зависимости от того, с кем это происходит — с самим героем или с привычным ему миром в его глазах. Тогда классификация выйдет совсем простой:

Такова, выходит, моя классификация сюжетов. А у вас есть своя?