Леонид Каганов: дневник

Жива, жива наша фантастика, пока кипят срачи и бурлят эмоции! Только жаль, что я опять всё пропустил. Казалось бы — ведь я был на этой Фантасамблее-2018 под Питером. И даже сидел рядом с этой самой Галиной Юзефович на сцене во время дискуссии — только на другую тему. А вот лекцию её ту самую пропустил. Лекцию Олди, например, слушал, а вот Юзефович как-то пропустил. С тех пор разные читатели моего дневника, не сговариваясь, принялись пытать меня: что я, собственно, думаю по поводу выступления Галины Юзефович? Я отмазывался тем, что не слышал выступления. Поначалу это работало, но потом появилось в сети видео и мне стали присылать на него ссылки. Я отмазывался тем, что сейчас в поездках, интернет слабый, смотреть видео нет никакой возможности. Наконец один из читателей не выдержал, сел и сделал подробнейшую стенограмму, чтобы прислать мне. Публикую ее:

Галина Юзефович: «Чем цепляет фантастика квалифицированного читателя?»
19.08.2018, Петербургская фантастическая ассамблея 2018

(с) текстовая расшифровка tartaglia, https://tartaglione.livejournal.com/810.html

показать полный текст

[00:00]
... чтобы меня не было мне видно. Придётся смотреть... Что ж, здравствуйте, доброе утро, и я хотела бы сразу сказать, что добрый коллега Владимирский назвал моё сегодняшнее выступление «Как воспринимает фантастику квалифицированный читатель», а я всё просила, чтобы назвали «Как воспринимает фантастику обычный читатель», в том смысле что «Как воспринимает фантастику тот читатель, который не является специальным профильным читателем фантастики», то есть читатель, который воспринимает книги фантастические в совершенно другом контексте, и я бы хотела говорить про те вещи, которые я и более опытные, более продвинутые, более специально квалифицированные как раз читатели фантастики — которые мы видим совершенно по-разному.
[01:03]
Я думаю, что я никому не открою Америку, сказав, что читатель в первую очередь воспринимает книгу в определённом контексте, мы ... любой из нас всегда встраивает прочитанный текст в некоторый индивидуальный набор текстов. Грубо говоря, мы сравниваем фантастические книги с разным.
[01:28]
И вот первый, буквально, пример, который мне бы хотелось привести: я сегодня полночи провела за чтением сайта «Фантлаб», для того чтобы сопоставить собственное впечатление от каких-то фантастических книг, мной прочитанных, с впечатлениями этого сегмента реальности.
[01:50]
Да, сразу бы хотела небольшой, как нынче принято говорить, дисклеймер. Я читала много фантастики — разного рода фантастики — в ранней молодости. Конечно же, как, я думаю, примерно все. И если бы меня попросили назвать одну книгу, повлиявшую на меня сильнее других, я бы, конечно же, без малейших колебаний назвала «Властелина колец» — главная книга, из которой я состою. Но потом у меня был очень длинный перерыв, который не был связан с какими-то концептуальными убеждениями, — у меня не было твёрдого убеждения, что фантастика — это для детей, как вчера там сказал Робертс, что фантастику читают подростки, а потом они начинают читать нормальную литературу, у меня не было такого предубеждения, скорее просто так складывалась жизнь, то есть как-то я читала те книги с фантастическим допущением, на которых не было большими буквами написано, что это «фантастика», а те, на которых большими буквами было написано «фантастический космотриллер с участием драконов и эльфов», — я тут, конечно, сразу я не читала, просто потому что он не попадал в сферу моих ... моего внимания. Как-то так складывалась моя профессиональная биография.
[03:16]
Нельзя быть специалистом по всему, даже если ты критик. Всегда нужно понимать, где пролегают твои границы. Вот мои границы как профессионала не включают в себя детскую литературу, не включают в себя поэзию, не включают в себя сложный естественно-научный нон-фикшн и долгое время не включали в себя фантастику. А потом под влиянием коллег — вон один коллега сидит, другой коллега тоже тут сидит — в моё читательское поле стали инфильтровываться, просачиваться книги, которые в прежнее время, скорее всего, в поле моего внимания бы не попали. То есть если коротко, я читаю не фантастику вообще, а ту фантастику, которую мне приносит Владимирский, приносит Кудрявцев, приносит Лена Бойцова, иногда приносит Наташа Витько, — то есть вот какие-то книги, которые ко мне попадают через людей, которые примерно понимают, что может понравиться мне, и когда там, скажем, Николай Кудрявцев мне рассказывает про то, что у него выходит какая-то увлекательная книга, я говорю: «А мне читать надо?» — он говорит: «Нет, вам — не надо!» И это прекрасная для меня исчерпывающая характеристика, я — я не буду.
[04:30]
То есть это я всё рассказываю для того, чтобы у вас не было ощущения, что я глубоко погрузилась, всё освоила, все тенденции знаю, — нет, я читаю некоторые отдельные книги, которые мне рекомендуют некоторые отдельные люди, мнению которых я доверяю, на вкус которых я могу полагаться, и иногда мне эти книги нравятся. А иногда нравятся меньше. Вот. То есть это сразу, чтобы у вас не было иллюзий, что с вами мы полностью одной крови, говорим полностью на одном языке, и что я знаю всё то же самое, что знаете вы, — нет.
[05:05]
Так вот, возвращаясь, собственно, к основному предмету нашего разговора. Одно из самых моих ярких читательских впечатлений прошедшего года — были романы Йена Макдональда «Новая луна» и «Волчья луна», которые я прочла с колоссальным наслаждением; более того, это был один из тех сравнительно редких случаев, когда я, дочитав первую часть, уже вышедшую по-русски, я обречённо пошла на «Амазон», купила вторую часть, по-русски ещё не вышедшую, и прочитала её в «Киндле» за следующий ... полтора дня, потому что первая часть заканчивается клиффхэнгером такого размера, что, в общем, было абсолютно понятно, что до выхода перевода я не доживу. Ну а сейчас, понятно, я живу в печали, потому что третьей части нет ещё даже по-английски, вроде обещали осенью, но что-то пока тоже нет, ну в смысле не обозначена конкретная дата, точнее, она обозначена, но её уже два раза перенесли, так что считай что не обозначена. В общем, коротко говоря, жизнь моя печальна.
[06:07]
Прочитав Макдональда, я радостно написала про него вполне вдохновенную восторженную рецензию, после чего ко мне, как водится, в Фейсбук подтянулось некоторое количество граждан с намерением рассказать мне о том, как именно я неквалифицированно эту книгу прочитала. И в принципе, их критика не была безумной, я не могу сказать, что они писали какую-то совершеннейшую уж ахинею. Они мне говорили: «Вот вы пишете, как ... оригинально придумывает то-то и то-то. Но ведь такая система космических фланцев была описана в романе таком-то и таком-то. В целом уже вся идея почти полностью заимствована у Хайнлайна, — которого даже я читала, вы не поверите! — И соответственно, о какой оригинальности сюжетной конструкции может идти речь».
[07:00]
Для меня эти претензии были совершенно непостижимы, потому что мой контекст, мои сравнения лежали совершенно в другой плоскости. Для меня то обстоятельство, что основная коллизия навеяна Хайнлайном, была абсолютно незначимой. Более того, я ... мне бы никогда в голову не пришло сопоставлять эти два объекта, потому что для меня они бесконечно далеко разнесены в моём персональном ментальном пространстве. Я скорее буду сравнивать эту книгу... для меня, там скажем, она гораздо больше напоминала, не знаю, романы Айн Рэнд, которые [я] не то чтобы сильно люблю, но тем не менее они являются какой-то важной частью культурного контекста. И для меня это были, конечно, романы про капиталистическое противостояние и про такой дикий капитализм.
[07:53]
Отчасти я могла бы сопоставить её с романами Джорджа Мартина, хотя, конечно, это тоже такое довольно вымученное сопоставление, оно единственное на чём основано — это на том, как радостно и весело автор крушит в труху всех дорогих читателю героев, совершенно не жалея их и быстро придумывая других каких-то, которых ты тут же начинаешь тоже любить.
[08:14]
То есть для меня это лежало соэршенно в рамках соэршенно другого контекста, и мои претензии были совершенно не похожи на те претензии, которые выдвигали люди, читающие преимущественно фантастику. Что ... какой из этого можно сделать небогатый вывод. Он вот в ... конкретно в этой точке можно понять, что если ваша задача состоит в том, чтобы быть интересным не только внутри маленькой, относительно маленькой, большой, но всё равно маленькой, компактной категории читателей фантастики, то можно не думать о том, насколько новую систему космического ранца вы описываете в своём романе, насколько свежа идея колонизации Луны, Марса, Венеры, спутников Юпитера и так далее. Чё хотите, то колонизуйте. Читателю за пределами вот этой относительно компактной группы будет глубоко, бесконечно фиолетово, кто колонизовал Марс до этого и какими способами они это делали.
[09:25]
То есть очень важно понимать, что тот контекст, который в вашей голове является определяющим, является ключевым, скорее всего за пределами компактной аудитории читателей фантастики является ... двадцать пятым. То есть я, скажем, испытала, наоборот, приятную радость: «Ого, я же уже читала когда-то про Луну: «Луна — суровая госпожа», — я же знаю, что такое вообще уже бывает, как классно!» Я в этом вижу аллюзию, некоторую симпатичную параллель, ну мы же все любим, когда мы считываем какие-то цитаты из любимого и знакомого в новом и прекрасном. Мне бы в голову не пришло упрекнуть Макдональда за вторичность и заимствования.
[10:09]
Если вы откроете отзывы на сайте «Фантлаб», вы прочитаете длинные списки людей, которые колонизовали Луну до Макдональда, в чём они это сделали лучше, как они там что бурили шахты, а тут они, соответственно, какими-то природными полостями пользуются. То есть вы прочитаете интереснейший анализ. Он — ещё раз повторюсь — он не бессмысленный, он просто очень специфичный. Читатель, которого добрый коллега Владимирский милосердно называет «квалифицированным», а я называю обычным, этого всего не поймёт, поэтому если вы хотите разговаривать с ним тоже — забейте!
[10:51]
Ещё одна важная деталь, которая тоже хорошо иллюстрируется примером Макдональда, состоит в том, что с точки зрения многих «квалифицированных» читателей, — давайте повер... поменяем эту парадигму, будем считать, что читатели фантастики — это квалифицированные читатели, потому что обладают специальной квалификацией. Так вот квалифицированные читатели фантастики были крайне недовольны техническими описаниями процессов. Очень многие вещи, происходящие на Луне у Макдональда, казались им написанными поверхностно, приблизительно, откровенно нарушающими какие-то законы физики, невозможными в условиях того и сего, то есть коротко говоря, это был сегмент критики такой научно-физической, научно-технической. Люди, которых возмущали эти детали, хотели соверш... , чтобы было больше подробностей, чтобы техническая сторона была описана более подробно, более выраженно.
[11:59]
Чтобы ... почему там описано, что вот у них там какой-то шлюз, из которого они выпрыгивают на Луну и сорок секунд по ней бегут, а вот как такой шлюз устроен, вот там три детали, которые упомянуты, они вот так работать не будут. Это что ж, нас за дураков держат? Мы типа лохи, мы не понимаем, как на самом деле? И там вот и ... мне попалась плодотворнейшая дискуссия о том, могут ли герои сорок секунд находиться на поверхности Луны без какой-либо защиты. Кто не читал у ... на Луне есть такой обряд, обряд такой свящ... типа инициации, когда молодые жители Луны должны совершить такую лунную гонку, пробежать по поверхности Луны — сколько там, сорок секунд, сколько они там бегут... [подсказка из зала] ... ну да, и даже тридцать метров — в голом виде пробежать по поверхности Луны. Вот, и увлекательнейшая дискуссия о том, что именно произойдёт с человеческим организмом, как именно человек погибнет на протяжении этих тридцати метров.
[13:00]
Ещё раз: наверняка это всё правда, ну или по крайней мере многое из этого правда. Это не волнует никого, кроме десяти авторов рецензий на «Фантлабе». Вот когда я беру в руки фантастический роман, я читаю у него на обложке: «Фантастический роман». Фантастический — а! Значит, так не бывает. Ну или пока не бывает. И меня абсолютно не тревожит вопрос, бывает оно так на самом деле или не бывает. Если, например, узнаю, что в лунной гравитации люди в третьем поколении становятся приятно зелёного цвета, я, в общем, тоже приму это допущение без всякого внутреннего сопротивления.
[13:41]
И напротив, обычного нормального читателя подробнейшее обсуждение конструкций шлангов, фланцев и шлюзов способно отпугнуть. Я в жизни своей так не страдала, как когда я читала роман «Семиевие» Нила Стивенсона, потому что там на протя... вот автор в той точке, где только у него возникает возможность немножко поговорить о фланцах, он ни разу её не упускает, никогда, а вот в тот момент, когда ему, например, надо сказать, отчего же всё-таки скончался возлюбленный одной из героинь, вот тут как-то он проявляет преступную халатность, я бы сказала, этот вопрос его совершенно не тревожит.
[14:20]
То есть очень важно понимать, что для читателя неспециального совершенно неважно качество научного допущения, то есть не важна оригинальность этого научного допущения, потому что [...] в совершенно другой контекст, совершенно в другой набор романов. Совершенно неважно качество технологических подробностей, которые я благополучно либо пропущу, либо просто наивно, доверчиво приму на веру и совершенно не буду никак по этому поводу горевать.
[14:56]
Ещё ... следующая вещь, которая тоже привлекла моё внимание: среди читателей фантастики существует довольно негативное отношение к идее «кроссовера» [в смысле «смешения жанров»]. То есть вот тут хорошая иллюстрация — это «Город лестниц», которая... А вторую-то часть будете издавать? И третью — уже купили? И переводите? Ага, неожиданно. А те, кто ... ну я думаю, что тоже многие читали, — это такая странная фэнтези, в которой мало магии, почти совсем нет, а та, которая есть, она так довольно странно описана, зато есть некоторая идея культурного противостояния, а главное, в центре первой книги стоит вполне себе увлекательный шпионский скандал. То есть это история про борьбу со шпионами на некоторой одной далёкой-далёкой галактике. И опять же я читаю этот роман в первую очередь как роман шпионский. Для меня весь антураж вокруг является ценным, важным и прекрасным, но всё-таки вторичным дополнением к основной интриге; основная интрига — это интрига шпионская.
[16:23]
И ... [тут] я тоже была крайне удивлена тем, что для чистых ревнителей жанра шпионская интрига не является допустимым и оптимальным несущим каркасом для романов жанра «фэнтези». Многие претензии — опять же, вот я говорю, у меня источник мудрости теперь «Фантлаб», — многие претенз... Нет, я понимаю, что «Фантлаб» не является источником мудрости, но я понимаю, что «Фантлаб» в некотором смысле репрезентативен. Что многие люди, которые читают фантастику, думают так, как читатели «Фантлаба», и даж... многие авторы, которые пишут фантастику, даже если они не ориентируются на читателей «Фантлаба» напрямую, они учитывают их мнение в качестве референтного. Оно, безусловно, референтно, но оно референтно для конкретной группы. За пределами этой группы оно гораздо в меньшей степени референтно.
[17:20]
И соответственно, претензии на «Фантлабе» к «Городу лестниц» во многих случаях таковы: «Столько времени убил на вот эту дурацкую шпионскую интригу, в то время как мог бы потратить это же пространство внутри романа на детализацию сеттинга, потому что вот то, и то, и сё непонятно, вот это вот он только обозначил, наметил, а никак не прописал. Где более детальное описание быта того и сего? История обозначена пунктирно вот всего этого мира, там нету подробной детализации. А вот всё-всё-всё это он вгрохал в этот паскудный кроссовер. Долой кроссоверы, чистота жанра!»
[18:05]
Идея чистоты жанра, как и чистоты крови в мире «Гарри Поттера», — это идея тоже очень специальная и нишева́я. Никто не думает о чистоте жанра, кроме специально обученных читателей амфибрахия. Я ... нужно понимать, что очень ... что для обычного читателя, наоборот, очень хорошо, когда роман является не просто фантастическим; более того — я к этому ещё вернусь — идея того, что фантастика — это в некотором смысле клеймо, в некотором смысле отрицательный сигнал для большого количества обычных читателей — поэтому я, например, когда пишу рецензии на фантастические книжки, я всегда говорю: «Вы не смотрите, друзья, что это фантастика. На самом деле это шикарный шпионский детектив, просто в очень любопытном, прикольном, необычном сеттинге. Вы не смотрите, граждане, что дело происходит на Луне, это не страшно! Луна — нормально. Главное — это то, что это роман ... полнокровный роман про живых людей, про узнаваемых героев, которым ты ... которых ты любишь, ты им сочувствуешь, и тебе пофиг, что они ростом три метра, потому что они третье поколение, живущее на Луне, у них там с гравитацией проблема, поэтому они вырастают все очень большие».
[19:25]
То есть грубо говоря, для обычного читателя достоинством часто является то, что для читателя фантастики является недостатком. И соответственно, идея кроссовера, которая вызывает отторжение у авторов «чистого жанра», по крайней мере часто вызывает [...] отторжение, за пределами фантастики, наоборот, является таким гуманным способом читателя к этой самой фантастике привлечь, сделать так, что читатель захочет перешагнуть через своё предубеждение против фантастики, которое правда у многих есть. Я его счастливо избежала, но я скорее исключение. У меня есть много коллег, которые жёстко отказываются читать книгу, если на ней хотя бы где-то мелкими буквами написано «фантастика». Это не говорит о моих коллегах хорошо, пожалуй, но предъявляет определённые рамки. То есть нужно понимать, что кроссовер — это добро, кроссовер — это то, что позволит вам продать вашу книгу за пределами читателей фантастики.
[20:40]
А теперь ... да, ещё такой же вот, кстати, пример из отечественной литературы — это «писатель Лукьяненко». Я являюсь довольно преданным читателем «писателя Лукьяненко», и не в силу того что ... знаете вот, она полюбила Ричардсона не потому, чтобы прочла, она вот читала Ричардсона не потому, что полюбила. Вот. Я не могу объяснить, почему я читаю «писателя Лукьяненко», наверно я просто привыкла. Поэтому я являюсь довольно преданным читателем «писателя Лукьяненко». И в частности, я прочла его, по-моему, последний на сегодня роман «КваZи». По-моему, он больше пока ничего нам ... ничем нас больше не осчастливил.
[21:13]
У меня к этому роману много претензий, очень много претензий, и они почти ни в какой своей части не совпадают с теми претензиями, которые опять-таки я прочла в журнале «Если» и ... нет, в журнале «Мир фантастики» и на сайте «Фантлаб». Потому что претензии специальных ... специально обученных читателей как раз таки касаются кроссоверной природы этого романа.
[21:43]
Это детектив, действие, ну читали наверное, да? Нет? Что, и вообще? Вообще никто не читал «писателя Лукьяненко»? [...] есть люди, которые читали «писателя Лукьяненко». Это детектив, в котором действие происходит в таком ... послушайте, я вообще сижу ... что? ... ну и окей, да, ... нет, понятно, что что-то у «писателя Лукьяненко» читал кто угодно, но я и говорю именно про роман «КваZи». Слушайте, я тут сижу позорюсь и рассказываю про всё, чего я не читала, поэтому вы можете сознаваться в том, чего вы не читали, в этом нет ничего зазорного. Так вот, действие происходит в некотором мире, который «писатель Лукьяненко» как раз таки списал, я такой мир уже видала, мир живых и мир мёртвых, мир мёртвых локализован в Петербурге, мир живых локализован в Москве, между ними существует такое сложное взаимодействие.
[22:40]
И происходит убийство, в ко ... что? ... прошу прощения, происходит там некоторое преступление, которое расследует человек, который ненавидит мёртвых. И так нечаянно получается, что его товарищем в этом расследовании становится как раз таки мёртвый коллега из Санкт-Петербурга. И вот он должен ... то есть всё понятно. Вот можно обсуждать — «банальность», можно обсуждать — «не банальность», мне показалось, что идея как раз вполне себе любопытная, к качеству проработки детективной интриги у меня много претензий, но у меня нет ни малейших претензий к тому, что она там есть, потому что жанрово это детектив, это нормальный кроссовер. Такой классический «who done it», соответственно, два следователя, ненавидящих друг друга. Ну понятно, там белый расист и чёрный парвеню или — не знаю — кто угодно, не любящий кого угодно.
[23:38]
... Видите, Васильев пошёл сразу вставлять это в интереснейший известный контекст. Я это скорее встрою в контекст подростковых романов Сергея Кузнецова «Живые и взрослые», где та же самая идея двух противостоящих миров (мир живых и мир мёртвых) выражена, на мой взгляд, гораздо увлекательней. Вот видите, я уже встраиваю в другой контекст, потому что Сергей Кузнецов — нормальный писатель, не фантастический писатель. Так же как я — нормальный читатель, а вы — специальные читатели. ... Нет, это не тот Сергей Кузнецов, это Сергей Кузнецов, который «Калейдоскоп: расходные материалы», «Хоровод воды», вот это всё... Да, роман «Нет» с Линор Горалик.
[24:27]
Ну в общем, коротко говоря, мы встраиваем это в разные контексты, и претензии у нас возникают разные. Для многих читателей это было то, что Лукьяненко пошёл на поводу у рынка, отказался от нормальной фантастики, до того исписался, что заигрывает с читателями, которые хотят дешёвого детективного чтива, отрёкся от святых этих самых канонов, попрал ногами всё, что нам дорого, и так далее. И вот понятно, что у меня в этот момент, когда я читаю, я даже не понимаю суть претензий. То есть я даже не могу понять, от каких именно «основ», какие именно «основы» попрал тот самый Лукьяненко. С моей точки зрения, он попрал совсем другие основы, и вот сейчас мы перейдём к тому, с чем связано ... что является серьёзным недостатком с точки зрения обычного читателя и критику по поводу чего я почти никогда не встречаю в текстах того, что называется «фанткритиков».
[25:37]
Для меня предубеждение, существующее против фантастики, оно реально существует, все знают про это, про то, что есть люди, которые не читают фантастику принципиально. Я никогда не встречала людей, которые бы принципиально не читали детективы, я никогда не встречала людей, которые бы принципиально не читали романов, в которых есть — не знаю — любовная линия, но я регулярно встречаю людей, которые принципиально не читают фантастику. И тут я позволю себе высказать некоторую неприятную вещь, а именно то, что люди, которые не читают фантастику, — это преимущественно люди, которые читали фантастику на каком-то промежутке своей жизни, а потом обнаружили, что значительная часть фантастической литературы обладает одним существенным недостатком: она очень плохо написана. Вы меня простите, дорогие коллеги, если я сейчас кого-то травмировала или ранила, мне ... ха-ха ... но с точки зрения, прости господи, если мы говорим про ... даже если мы говорим про ... ну, давайте сосредоточимся в первую очередь на русской фантастике.
[26:58]
Есть некоторое количество текстов русских фантастов, которые я очень люблю. Я, например, очень люблю «Многорукого бога далайна» Логинова. Но. Вот в тот момент, когда я хотя бы на секунду отвлекаюсь от собственно говоря сеттинга и интриги и всплываю на неприятный уровень русского языка, в этот момент я понимаю, что предложение, в котором три раза употреблено слово «который», — это всё-таки не очень хорошо. То есть бо́льшая часть текстов современной русской фантастики написана в диапазоне от «никак» до «поди, автор, перечитай свой текст ещё три раза от начала до конца и хотя бы запятые в нём поправь».
[27:47]
Понятно, что это претензия не только к автору, что это претензия к редактуре, что это претензия к корректуре. Но. В том, что условно называется «литературная литература» — я не знаю, какое слово необидное, — уж теперь всё равно, уж теперь говорите, Галина, что хотите, всё равно всех обидели. ... спасибо, да, отлично ... Вот то, что касается ... почему-то редакторы, работающие с условно «большой» литературой, относятся к своему материалу гораздо более ответственно. Почему сложилась такая ситуация, при которой фантастику так плохо редактируют? Ну можно придумать некоторое количество гипотез, почему большая литература редактируется и читается корректорами лучше, чем «маленькая» литература — фантастика.
[28:41]
... ха-ха ... Так, я поняла, что есть хитрый, похуже меня ... а, я поняла, Кудрявцев сидит в зале и думает, что ему ничего не будет, а я типа на сцене, в меня удобно кидать тухлым помидором, если вдруг кто припас. Но очевидно, что издательские стратегии, касающиеся фантастики, никоим образом не ориентированы на качество текстов, а если вдруг издатель начинает ориентироваться на качество текста, то он немедленно становится, как Кудрявцев, — такой же человек сложный и проблемный, русскую фантастику издаёт редко и неохотно. То есть коротко говоря, российская издательская стратегия на протяжении последних — ну чтоб не соврать — двадцати с лишним, двадцати пяти лет позиционирует фантастику как литературу как «палп», как литературу для людей, которым глубоко фиолетово, как этот текст написан и сколько раз Сергей Лукьяненко употребил слово «который» в одном предложении в своём романе «КваZи». Никто не будет над этим всерьёз работать.
[29:56]
И вот это та точка на самом деле, в которой и возникает вот это предубеждение, о котором я говорила выше. Роман Сергея Лукьяненко «КваZи» написан так, что просто вот его можно употреблять только в пересказе. В пересказе он выглядит прям отлично, честно. ... Нет, не перевод на русский, это вот ... это именно художественный пересказ. Вот как Заходер взял «Винни Пуха» и пересказал. Вот в таком виде — норм. А в виде буквально буков на бумаге выглядит пугающе, серьёзно, то есть это текст такого качества, которого я не видела много лет. Так вот, это является одноврем... то есть это так ... и вот из этого и возникает вот эта вот центростремительная конструкция, при которой фантасты не работают над стилем, потому что для них важно другое, для них важен сеттинг, важна оригинальность, важны фланцы с шканцами, что там ещё бывает, извините. И для них важна жанровая чистота, а вот это вот всё — вот это вам ... это им неважно.
[31:23]
И издатели в этой с... абсолютно следуют той же самой порочной логике и её [ре-?] продуцируют. Они говорят: «Ну нашему читателю важно, чтобы фланцы были хорошо, подробно описаны и чтобы колонизировали что-нибудь такое, что ещё никто не колонизировал, или чтобы уж если эльфы — так чтобы ещё и огнедышащие, потому что это очень оригинально». Соответственно, они ... мы будем делать акцент на этом, мы это будем продавать и продвигать, потому что наш читатель это хавает, читатель это хавает, создавая ... укрепляя издателя в том мнении, что так и надо, ну и так далее.
[32:11]
И плохая новость состоит в том, что — я думаю, что все уже давно заметили, что тиражи вот такого рода фантастики, они снижаются. То есть если десять лет назад, пятнадцать лет назад фантасты могли себе высокомерно поплёвывать на большую литературу и говорить, что вот нафига, вот мы — мейнстрим, нас много, нас много читают, нас все любят, а вы там чё-то там сидите со своими тиражами по пять тыщ экземпляров, чё вы, кто вы вообще такие, чтоб на нас, с нашими пятьюдесятью, рот открывать.
[32:47]
То сейчас ситуация меняется. И сейчас тиражи фантастики даже вполне именитых авторов — ну чё, вот тот самый, тот же самый «КваZи» Лукьяненко — у него стартовый тираж был семь с половиной тыщ. Это неп... это хорошо, это нормально, но это Лукьяненко, чеэк, который уже очень с именем, на которого годами пахала российская киноиндустрия, и так далее. Это человек, у которого уже и так всё хорошо, — и всё равно у него стартовый тираж семь с половиной. Я абсолютно уверена, что были допечатки, — наверно, в общей сложности продали двадцать. Ну так «Авиатора» Водолазкина продали сто. И соответственно, оказывается внезапно, что вот эта стратегия, она больше не работает. И понятно, почему это происходит. Вообще это крайне любопытная тенденция, что происходит вымывание всевозможного литературного треша. Когда мы говорим о том, что люди стали меньше читать, читать стали люди меньше, беда, беда, надо всех спасти, обклеить весь город какими-то очередными социальными постерами, на которых — не знаю, кто у нас там, — Акинфеев держит книгу, например, чтоб все знали, что вот даже Акинфеев читает книгу!
[34:10]
Ну что, вы знаете, вот я, как-то в какой-то момент я приехала в Лондон и обнаружила весь Лондон обклеенным плакатами, где Дэвид Бекхэм читал книгу. [...] Да какая разница-то, вы знаете, Дэвид Бекхэм тоже держал книгу — он её вот так держал, и было видно, что он очень боится, что она его укусит. Извините, маленькое лирическое отступление про Дэвида Бекхэма. У них же ... они же когда наконец родили дочь, они назвали её Харпер, потому что — и все страшно умилились — потому что это же значит, что они прочитали Харпер Ли, «Убить пересмешника», это же такое ми-ми-ми! Но потом впоследствии выяснилось, что Виктория Бекхэм, она, пока была беременная, она, конечно, начала читать Харпер Ли, но она не смогла, потому что очень длинная книжка, а имя показалось прикольным, поэтому они назвали ребёнка в честь Харпер Ли.
[34:56]
Вот ... то есть ... как все ... то есть ... возвращаясь к нашей теме, идея того, что люди стали читать меньше, — она, безусловно, правильная, действительно, количество читателей сокращается, но оно сокращается за счёт тех, грубо говоря, кого не жалко. Оно сокращается за счёт тех, кто читал всевозможный треш и палп, людей, которые читали книгу просто потому, что у них существовала некоторая инерция: они начали читать книгу в советское время, когда, в общем, альтернативных развлечений было крайне мало, и вот они её читали, покуда даже до самых отсталых слоёв населения не пришла благая весть, что на свете существует «ютюб». И открыв для себя скромные простые радости других более простых развлечений, они, конечно же, пересели с того палпа, который они потребляли в виде буков, они пересели на сериал «Ольга», грубо говоря, и смотрят его исправно по телевизору. Или даже скорее они смотрят его не по телевизору, а скачивают его на ютюбе. Смотрят его на ютюбе или скачивают его в торрентах.
[36:13]
То есть коротко говоря, читатель той фантастики, которому было всё равно, как это сделано, и которого интересовали специфические узкие нишевы́е вещи, — этого читателя смыло волной, его больше нет, и его поголовье будет только сокращаться. То есть нужно понимать, что читательская аудитория подрезается не сверху, не за счёт самых умных, тонких и прекрасных, тех самых, с которыми, ну в общем, нормальный хороший серьёзный писатель и хотел бы разговаривать, — она подрезается снизу, и вот, и она снизу будет подрезаться дальше. Но пока что вот вот условные все мы — ну раз вы все сюда приехали, вероятно, книжки вам не вовсе чужды, раз мы тут все сидим, — вот условные «мы», мы пока на островке безопасности, нам ничто не грозит. Но это означает, что всё, что снизу, то будет отъедаться.
[37:20]
То есть грубо говоря, Сергей Лукьяненко, для того чтобы ему остаться в профессии, для того чтобы не исчезнуть, не быть съеденным бесконечными сериалами, мемасиками и всем прочим прекрасным контентом — и котиками, котики, конечно, главный враг литературы. Вот ему нужно переориентироваться, ему нужно переход... ему нужно каким-то образом перестроить свою творческую концепцию таким образом, чтобы его тексты стали интересны вот этим тем, которые ещё живут на своей башне из слоновой кости, держат оборону, вот снизу плещется море мемасиков, а они там оттуда отстреливаются, соответственно, из лазерных пушек или из чего там принято нынче отстреливаться по-модному.
[38:15]
Что? [...] Да, можно сделать сериал, но если он хочет писать буквы, а не снимать сериалы, он уже ... ну они же уже сделали, да, вряд ли его ещё позовут. То есть понятно, что Сергей Лукьяненко уже старенький, ему, наверное ... он уже, наверное, не справится. [...] И будет хороший сериал! Вот если бы он сразу родился в виде сериала в обход вот этого чудовищного невозможного какого-то четыре раза переломанного об коленку русского языка, он был бы сразу хороший, зачем ... Ну простите, что значит «очевидно», вот «Тобол» Алексея Иванова тоже написан с расчётом на то, что он спр... он хотел ...
[39:00]
Ну супер. Я ... мы же ... понимаете, в чём дело, мы же ... Зачем тогда он это продаёт нам? Вот Алексей Иванов, который хотел... изначально писал «Тобол» как сериал, тем не менее это можно потреблять и в качестве романа очень хорошо. Я просто не смотрю сериалы, поэтому мне идея того, что кто-то что-то написал для того, чтобы потом из этого сделали сериал, — ну то есть я про это не готова думать. Если мне это продают как книгу, я хочу, чтобы это работало как книга, а какая там уж у автора была сложная идея коммерческого свойства, отложенная на потом, — ну это его, автора, личная экзистенциальная драма.
[39:44]
[из зала: Я помню. был такой поджанр, «киноповесть» назывался] Вот «киноповесть» — это ублюдочное порождение советского времени, конечно же. [зал: Тогда пусть сразу делал бы сценарий и публиковал] — Да, в журнале «Искусство кино», только его туда не возьмут. Ну жур... нет ... его никуда не возьмут, в чём и дело.
[40:06]
А помните, ещё в девяностые годы был такой обратный жанр: «беллетризация». Это когда шла какая-то бесконечная «Просто Мария», а потом её тут же аккуратно издавали в виде книжек. [зал: Ну так она и щас есть] Да? [зал: Щас по «Звёздным войнам»] Нет, ну по «Звёздным войнам» они пишут как бы в рамках той же вселенной, это не совсем то же самое, а тут это механические пересказы. «А тут она такая заходит и ему говорит, а он ей на это такое: А вы представляете, а Хуан-то Педро, он же на самом деле сын Лусии...» Ну и так далее. Вот ... понятно, что есть такой жанр, но это соэршенно другая история.
[40:45]
То есть коротко говоря, фантасты должны, если они желают оставаться фантастами, пишущими фантастику, им нужно переставать ориентироваться вот на эту трешовую палповую аудиторию, которая читает, что ни напиши, хоть узелковым письмом, лишь бы только хорошо летало и бодро взрывалось.
[41:09]
Одновременно это плохая новость для субкультур. То есть все субкультуры, они ... их вымывает, точнее, их не то чтобы вымывает, их, их, напротив того, их как бы ... они очень сильно обосо́бливаются, и края у них с одной стороны размываются, и они уходят в какие-то особые миры.
[41:31]
То есть например, вот не в обиду авторам российского хоррора будь сказано, я узнала о существовании «русского хоррора» от коллег. То есть я ... мне его не видно. Ва-абще. Он живёт в какой-то ... он уже забрался в какую-то такую шахту, которая снаружи вообще не просматривается. Он есть, как я теперь знаю. Вот тут вот ходят живые представители этого самого «русского хоррора». Его не видно. Он настолько обособился, что люди за пределами вот этой очень узкой аудитории — они просто не знают о его существовании.
[42:10]
Это не является продуктивной ситуацией для авторов русского хоррора. Потому что всё-таки людям надо, чтобы их читали, чтобы их читали не пятнадцать человек твоих единомышленников, а чуть шире. Потому что пятнадцать человек твоих единомышленников едва ли будут для тебя хорошей осмысленной аудиторией, способной предложить тебе какой-то качественный фидбек. То есть если ... вариться в собственном соку ни для кого не полезно.
[42:35]
То есть грубо говоря, субкультурность будет вымирать. Раньше можно было прекрасно жить в просторном мире фанфиков про Гарри Поттера и никогда его не покидать. Сейчас все эти миры — они начнут ... начинают потихонечку умирать и ... задыхаться. То есть в фантастике, если она должна ... если она желает оставаться фантастикой, если она желает вообще оставаться какой-то литературой, ориентированной на сколько-нить широкого читателя, необходимо отказаться от этого трешового элемента.
[43:15]
Это очень тяжело, потому что если чеэк всю жизнь писал боевую фантастику, и она хорошо продавалась, и он руку набил, всё у него уже там готовенькое... То ему трудно перестроиться, трудно отказаться вот от этих своих любимых космолётов. Но к сожалению, вот плохая новость состоит в том, что космолёты в чистом виде больше потребляться не будут.
[43:39]
Ещё одна ... извините, да, забыла сказать ещё одну важную вещь, которую нормальный обычный читатель не видит, а видит читатель специальный. Это, конечно, морально-этическая составляющая. По крайней мере в русской фантастике довольно регулярная претензия — это аморальность.
[44:02]
Вот казалось бы, Йен Макдональд. «Родной» фантаст: Луна, космолёты — всё что положено. Я была абсолютно поражена тем, что для многих читателей фантастической литературы его книга показалась аморальной. Аморальной и порнографической.
[44:25]
То есть внутри фантастического сообщества по-прежнему сохраняется ориентация на некоторые такие ... на некоторую проповедь, на некоторый элемент проповеди. И тут я опять вот, щас вот я скажу прям совсем страшную вещь: это, конечно, наследие творчества братьев Стругацких, которые в основе своей были писателями-моралистами, то есть бо́льшая часть их романов — это в той или иной степени этический трактат. И это клеймо — оно продолжает сохранять свою актуальность сегодня.
[44:59]
Вот я выписала, но я, к сожалению, забыла, не взяла с собой ноутбук, — цитату из рецензии на «Фантлабе», которая состо... суть которой сводилась к тому, что автор с наслаждением смакует эротические сцены, вместо того чтобы предложить читателю убедительную нравственную концепцию освоения космических пространств. То есть грубо говоря, «чему учит нас эта книга?» — этот вопрос, который парадоксальным образом остаётся актуальным.
[45:29]
И соответственно, книги, боевая фантастика писателя Тармашева, они всему хорошему учат, у них всё ... вся этическая нравственная составляющая там в полном порядке: Родину любить, жена одна обязательно и ни в коем случае не ... [зал: Со скрепами всё нормально] ... скрепы в полном боевом порядке, просто вот начищенные такие сияющие скрепы. Это продаётся плохо, то есть качество скреп мало кого в любом жанре и в фантастике тоже — качество и степень надраенности скреп мало кого тревожит. И вот парадоксальным образом казалось бы, фантастика — это же там будущее, прорывы куда-то, дальние фронтиры, все дела. Тем не менее очень этически консервативный жанр, по крайней мере для большинства людей, которые в нём работают.
[46:30]
«Что же это буквально у Макдональда люди сами с собой трахаются? Невероятно, это просто нарушение всех канонов! Чему может научить эта книга молодого читателя?» Вот идея того, что вообще книга должна кого-то чему-то учить, — это очень консервативная, очень архаичная идея. И мне кажется, что из жанра, говорящего, по крайней мере отчасти говорящего о будущем, эта идея должна быть исключена.
[47:01]
Понятно, откуда эта идея бралась в творчестве братьев Стругацких. Потому что в глухое советское время действительно вопросы этики были бесконечно важны. Но это время, слава богу, кончилось, началось какое-то другое. То есть книга с воспитательным пафосом, книга, опирающаяся на и пропагандирующая какие-то традиционные ценности, сегодня скорее всего прочитана за пределами любителей фантастических романов с фланцами, и гетеросексуальными героями, и скрепами, они не ... ну то есть понятно, что каждый вот этот элемент, он ещё немножко сужает аудиторию, ещё немножко загоняет фантастику в гетто, ещё больше сужает вот эту рамку, в которой вы живёте.
[47:50]
Вот то есть, вот коротко говоря, вот такого рода различия я наблюдаю в подходе обычного читателя и нишево́го читателя. Это разница контекста, это разные требования к новизне идеи и к технической подробности составляющей, к допустимости кроссоверности и к нравственно-этической составляющей, а также к качеству собственно говоря письма — вот в этих областях мы — обычные читатели и читатели квалифицированные — мы существенно расходимся.
[48:28]
И нужно, и вообще самая важная вещь в любом деле, имеющем отношение к словам, — это рефлексивность и осознанность. Я могу понять автора, который говорит: «У меня нет задачи попасть в широкую аудиторию. Я разговариваю со своими десятью тысячами верных, и меня абсолютно устраивает эта моя аудитория, мне с ними хорошо. Я говорю с людьми, которые для меня важны». Из них, понятно, ну десять тысяч — это предельно, из них соответственно десять процентов — это те, кто реально будут читать, и если соответственно одна тысяча — это вот те люди, которые прочтут вашу книгу, — если это вас устраивает — это очень хорошо, это совершенно нормальная практика.
[49:23]
Но если амбиции простираются чуть дальше, то надо думать о, грубо говоря, обо мне, а для меня важны другие вещи. И не следует, если вы уже являетесь писателем-фантастом, не нужно кивать головой на издательства, что вот я надеялся, что меня нормально отредактируют, а меня нормально не отредактировали. Я рассчитывал, что у меня там корректор хотя бы три раза меня прочитает, а он сука не прочитал, соответственно вот у меня там пожалуйста все опечатки и вылезли. Это, то есть мы уже знаем, вот другой реальности у нас для вас нет.
[50:07]
Поэтому мы знаем, что если вы приходите в издательство и на вас написано «фантаст», то вас, скорее всего, попытаются упихать в какую-то убогую серию, потому что плохие издатели до сих пор думают исключительно сериями. Вас никто не отредактирует и практически не откорректируют, вы пойдёте в печать как есть и, соответственно, ляжете в братскую могилу со всеми вот этими прекрасными людьми, которые про скрепы, огнедышащих эльфов и так далее.
[50:42]
Это значит, что тут нужно вернуться к тому, о чём вчера говорили Олди, вот сидя на этой же сцене, а именно к тому, что нужно выходить за рамки серийности, нужно выходить за рамки жанровости, узкой жанровости, нужно разговаривать с читателем напрямую. Вот чем писатели Олди безусловные молодцы? Тем, что они дают себе труд разговаривать с условной мной. Их Фейсбук, например, это Фейсбук симпатичных, умных, интересных людей, которые совершенно не готовы вариться вот в этом своём узеньком мирке, они хотят за его пределы выходить.
[51:29]
Поэтому мне по-прежнему ужасно не нравятся их обложки. Мне кажется, что их обложки — это верная смерть, то есть вот моя рука к ним не тянется. Вот если я прихожу в книжный магазин, у меня слепое пятно на месте фантастических обложек. Это общая наша большая проблема, к сожалению даже не только российская, потому что заходишь в книжный магазин «Waterstones», а там тоже стоит много такого, на месте чего у меня сразу образуется слепое пятно. То есть это довольно распространённая практика. Но вот ... это тоже важно понимать [...] большинства книг обложки вижу в тот момент, когда уже выходит на них моя рецензия и наш фоторедактор украшает рецензию обложками книг. После чего я понимаю, что если бы я зашла с обратного конца, я б никогда в жизни не взяла в руки книгу Марии Галиной, например. Потому что вот это вот ... потому что когда её бренд-менеджер издательства отправлял мне её книгу «Не оглядываясь», он сказал: «Вот вам, пожалуйста, pdf-вёрстки, а также наша прости господи обложка». То есть даже бренд-менеджер издательства понимает, что обложка должна быть снабжена эпитетом «прости господи».
[52:46]
То есть [зал] ... бренд-менеджер не делает ... это не враги ... у любого ... но смотрите: количество читателей, которые не увидят вашу обложку, велико и будет возрастать с каждым годом. Потому что многие читатели ориентируются не по обложкам, а книжки покупают в электронном виде, и когда вот ... что? ... там тоже обложка, но она гораздо менее агрессивна, потому что ты всё-таки входишь через аннотацию, а не через обложку. То есть конечно, она всё равно фонит и мешает, но она фонит и мешает радикально меньше, чем она фонит и мешает в магазине. То есть если вы ориентированы на то, чтоб вашу книгу покупали и читали в электронном виде, то бог с ней, с обложкой, вам нужно привлечь внимание к себе.
[53:50]
Вот опять-таки ссылаясь на коллегу Кудрявцева, который вчера сказал бесконечно важную вещь про то, что писателю теперь можно переориентироваться, что писателю теперь ... что если ты всю жизнь ... ну а мы что, а мы где? ... Вот мне кажется, что эта тенденция, которая к нам тоже скоро дойдёт. Мы щас скока — лет на восемь, на десять отстаём, а скоро начнём, будем отставать ... а раньше отставали на двадцать [зал: Навсегда мы отстаём] нет, это неверное утверждение. Ну то есть в каких-то вопросах навсегда, пушто вы знаете ли у России свой путь, как мы все знаем, а в каких-то вопросах мы будем догонять и догоняем довольно динамично. И мне кажется, что в этом месте тоже.
[54:36]
Время, когда писатель, если уж ты взялся один раз писать боевую фантастику — то всё, ты теперь раб на галерах, а если ты вдруг решил написать детектив, то изволь взять псевдоним, чтобы ни в коем случае не размывать свою целевую аудиторию. Вот эта картинка сейчас не работает, что писатель может написать поначалу букеровский роман, потом фэнтези-трилогию (не уверена, кстати, что я буду читать ту фэнтези-трилогию Марлона Джеймса, мне так ...)
[55:03]
... что? Ну, хуже трудно. [смех в зале] Практически о чём угодно можно сказать ... [зал: «Франкенштейн в Багдаде» получил арабского «Букера», по-моему] арабского «Букера» не бывает, бывает международный «Букер» ... нет, чё-т такого не припомню. Ну коротко говоря, ну уж если есть русский «Букер», почему не быть. Русского, кстати, уже нет, нет его больше с нами.
[55:31]
Ну то есть что я хочу сказать, я хочу сказать, что очень важный элемент — это писатель как персонаж. Потому что популярным, и модным, и известным становится бренд. Вообще мы живём с вами во время таких персональных микробрендов. То есть читатель будет любить и интересоваться автором как брендом, автором как персонажем, который фигурирует на какой-то публичной сцене и у которого его книги, его творчество являются одним из его ... одним из элементов его бытования. Поэтому Олди — хороший пример. Они милые, они клёвые, они вызывают интерес и симпатию у читателя, который, возможно, не знает о них как о писателях, который думает о них ... всё, уже практически заканчиваю ... который думает о них каким-то другим способом. То есть вот и это та область, в которой, как мне кажется, сегодняшним писателям надлежит ... желающим писать фантастику, надлежит приложить максимальные усилия формирования образа себя у читательской аудитории.
[56:45]
В тот момент, когда ваш персонаж, ваш ... вы его прокачаете настолько, что он станет интересен для широкой аудитории, вы сможете предлагать этой широкой аудитории всё что угодно, включая фантастику, это может ... но — вы должны помнить, что широкая аудитория будет вас читать не в том контексте, в который вы себя помещаете сами, и нужно думать о том ... о тех возможных контекстах, в которые вы попадаете, думать, что если у вас кроссовер «фантастика плюс детектив», то нужно понимать, что читатели детективов вас поместят в один контекст, читатели фантастика вас поместят в другой контекст, и вы должны быть по возможности интересны и тем, и этим. То есть грубо говоря, помните о том, что контексты довольно разные и чем шире контекст, в который может встроиться фантастическое произведение, тем больше у этого фантастического произведения перспектив и шансов.
[57:44]
Спасибо вам большое! Как я дисциплинированно закончила вовремя!

Ссылки срача:

Исходное видео у Василия Владимирского на FB
Реакция Сергея Лукьяненко
Реакция Олега Дивова
Уточнённые цифры тиражей фантастики от Никиты Аверина
Ответная реакция Галины Юзефович
Некоторые итоги: Книжный дзен — Синдром Юзефович

Честно говоря, на этом бы хотелось пост закончить. Но от меня почему-то ждут каких-то комментариев. Ладно, попробую.

1. О Галине Юзефович

Сразу скажу, что до Фантассамблеи я никогда про Галину Юзефович не слышал, рецензий ее не читал. По косвенным признакам (лучшая книга — Толкиен, не нравятся Стругацкие, Лукьяненко, и Катерина Бачило) предполагаю, что наши литературные вкусы перпендикулярны. Так что никакой предвзятости не имею.

2. Об особом читателе фантастики

Совершенно верно замечает Галина, что у фантастики читатель особый, и он предъявляет совершенно особые требования. Например, как к научной диссертации: если эта идея уже раньше где-то у кого-то была, диссертацию следует выбросить. Или как к детективу, точнее к фокуснику: если автор не смог обмануть читателя, если читатель догадался, что будет в финале — значит, книга плоха. Разумеется, по этим неожиданным критериям масса книг «большой литературы» плоха: в «Преступлении и наказании» с первых глав понятно, кто убийца, несложно догадаться, что к финалу его посадят, а само убийство топором было описано в литературе задолго до Достоевского. Получается, что читатель фантастики — это особенный читатель, требующий от книги одновременно науку, детектив и кроссворд. И формирующий своими запросами это самое фантастическое гетто. Ну и что тут можно возразить? Всё как есть.

3. О кризисе фантастики

Юзефович говорит о проблемах фантастики в наше время, и как жанра вообще. Это давно известная и излюбленная тема дискуссий. Редкий конвент обходится без круглого стола «почему наша фантастика в тупике»... Лучше всего это было сформулировано несколько лет назад на Бастконе, где дискуссия называлась «Нет уж, умерла, так умерла!»

Действительно, есть проблема жанра: фантастика считается развлекательной литературой подростков. Авторы, претендующие на что-то более высокое, всеми силами пытаются не попасть в книжном магазине в отдел фантастики, даже если сочиняют классические вымыслы про мир будущего, апокалипсис, машину времени, пришельцев или роботов (Булгаков, Пелевин). Это не новость.

Действительно, есть проблема у книг. Население массово отказывается от книги в пользу кино, сериалов, игр или комиксов. Книга много веков была единственным способом передачи информации. Но это достаточно сложный способ, потому что от читателя требуется иметь в голове виртуальную киностудию и по ходу чтения самостоятельно снимать и показывать самому себе кино на основе сценария, закодированного вот этим самым буквенным кодом. У большинства это получается — сказывается привычка и традиция. Это как умение готовить домашние котлеты. Но юное поколение избаловано медийным контентом такого качества и изобилия, что их предки и представить не могли. Поэтому теперь предпочитают обедать в кафе или покупать полуфабрикаты, а не лепить котлеты дома самостоятельно. Это быстрей и удобнее. У некоторых даже нет мясорубки. Нравится это кому-то, не нравится, но это тоже истинная правда.

Однако есть и другой аспект. Особенности мозга человека (зрительная кора занимает огромное пространство) и особенности кодирования образов и смыслов при помощи букв дают книге неоспоримое преимущество: скорость поглощения информации и удобство перемотки. Прочесть книгу — требует на порядок меньше времени, чем посмотреть сериал со всеми сценами и диалогами, что были в ней. Человек, умеющий пользоваться текстом, способен плавно регулировать даже скорость/детализацию: можно читать всё подряд, а можно скользить глазами по абзацам, следя за ключевыми событиями, а можно листать страницы, выхватывая лишь самую общую нить. Ни один медийный формат не позволяет этого. Если вам оказалось проще зайти в этот пост и прочесть расшифровку Юзефович, чем смотреть час выступления на Ютубе, значит вы относитесь к тем людям, которые предпочитают книгу видеообзору. И в этом смысле текст незаменим. Особенно в наше время, когда основной проблемой стало не отсутствие информации, а ее изобилие.

Всё это очень старые и очевидные истины, и Юзефович говорила вообще не об этом. Но был в ее выступлении один новый для меня и любопытный момент: она заметила, что аудитория книги сокращается, но сокращается за счет тех, кто искал в книге развлечений, а теперь перебрался на более удобные форматы — видео, сериалы, игры, «мемасики». Аудитория книги сокращается за счет своей самой незрелой и бестолковой части. Это мысль, хоть и не бесспорная, но крайне заманчивая. Потому что из этого напрашивается вывод: современному автору чтобы выжить не следует писать для юных фанатов сериалов, мемасиков и стикеров, а следует писать для нормальных взрослых, умных читателей, потому что они никуда не уйдут. В эту розовую идею по-настоящему хочется верить.

4. О Лукьяненко

Вы меня извините, но вне зависимости от чьей-то сегодняшней политической позиции и обид, Лукьяненко — хороший писатель. Он всегда создавал красивый, яркий, убедительный и захватывающий текст. И по праву пользуется популярностью, для которой много и честно работал. А вот что касается критики, критика бывает вдумчивой или «грелочной». Вдумчивый критик работает на уровне идей и образов. Примитивный — ползает с лупой вдоль киноэкрана, выискивая битые пиксели в кадрах. И уверен, что это что-то говорит о качестве фильма.

Говорить о книге с точки зрения слов и знаков препинания — это детский сад. В высказываниях Галины о книге мы услышали только расплывчатое «плохой язык» с расшифровкой, мол, «предложение, в котором три раза употреблено слово «который», — это всё-таки не очень хорошо». Но это, простите, уровень критики школьного кружка. Попытки измерить уровень текста чисто техническими маркерами — заведомое дилетантство. Это первый тур «Грелки» с его классическими воплями «Точка после названия?! Сразу в мусор!», «Автор пишет «кивнул головой и поднял вверх руку» вместо того, чтобы писать «кивнул и поднял руку» — сразу в мусор!», «В первом же абзаце три раза слово «был» — сразу в мусор!». Может для кого-то это станет откровением, но всё это не имеет ни малейшего отношения к качеству текста. Книга — это не слова и знаки, а кино — это не пиксели. Почему? Во-первых, потому что такие «технические азы» в высшей степени субъективны.

С руками бы оторвал это любой читатель, в особенности если писать в этакой мужественной современной манере, которую я лично уже давно терпеть не могу, но которая почему-то всем очень нравится. Например: «на палубе «кон'ей-мару» было скользко и пахло испорченной рыбой и квашеной редькой. Стекла рубки были разбиты и заклеены бумагой...». (Тут ценно как можно чаще повторять «были», «был», «было». Стекла были разбиты, морда была перекошена...) «Валентин, придерживая на груди автомат, пролез в рубку. «Сэнте, выходи»,- строго сказал он. К нам вылез шкипер. Он был старый, сгорбленный, лицо у него было голое, под подбородком торчал редкий седой волос. На голове у него была косынка с красными иероглифами, на правой стороне синей куртки тоже были иероглифы, только белые. На ногах шкипера были теплые носки с большим пальцем. Шкипер подошел к нам, сложил руки перед грудью и поклонился. «Спроси его, знает ли он, что забрался в наши воды»,- приказал майор. Я спросил. Шкипер ответил, что не знает. «Спроси его, знает ли он, что лов в пределах двенадцатимильной зоны запрещен»,- приказал майор.» (Это тоже ценно: приказал, приказал, приказал...)

А.,Б.Стругацкие «Хромая судьба»

Во-вторых, тогда получается, что величие книги и мастерство автора полностью зависит от переводчика. Стал бы хуже Толкиен как автор, если бы Юзефович прочла его впервые в плохом переводе? Стал ли плохой книгой роман «Марсианин» Энди Вейра (по которому даже снят одноименный фильм) по той причине, что его русский перевод не слишком красив, наполнен англицизмами, ошибками в деепричастных оборотах и даже падежах?

Наконец, если мы возьмем в одну руку калькулятор, а в другую словарь, и начнем подсчитывать, сколько каких слов автор употребил в строке, какие использовал сомнительные словосочетания и нетрадиционные обороты, то нам придется сжечь, как минимум, русскую классику. «Хозяин внес в гостиную нераспечатанную игру карт...» «Бельё третьего дня получилось всё от прачки...» — это, извините меня, Достоевский наш Федор Михайлович. Это даже не повтор слова «который» в одной фразе. И не надо сказок, что Достоевский жил давно, и в его эпоху так говорили. Не говорили. Пушкин жил еще раньше, в его прозе бельё от прачки всё не получилось.

Поэтому с точки зрения литературной критики имеет смысл подниматься над буквами, знаками препинания и фразами. И обращать внимание на сюжеты и идеи. Я еще не читал «Кваzи», но со слов Юзефович (а после глянул в Вики) с изумлением узнал, что книга рассказывает о противоборстве двух городов: Москвы, населенной живыми людьми, и Петербурга, населенного преимущественно зомби. На скриншоте, с которого начался этот пост, автор еще точнее расставляет акценты — даёт противостоянию Москвы и Питера откровенно политический смысл и антилиберальный дискурс. Это же великий жир! Это интереснейшая, богатейшая тема для литературного и социального анализа, точный портрет эпохи и мастерский срез умонастроений общества! Если уж ты великий критик Белинский, так напиши своё великое письмо Гоголю! Сравни его старые произведения и новые, назови его «проповедником кнута, апостолом невежества, поборником мракобесия и обскурантизма, панегиристом татарских нравов...» Кто-то встанет на твою сторону, кто-то на сторону Гоголя, но по крайней мере это будет высокая литературная критика! А пока ты подсчитываешь, сколько раз на абзац употреблялись слова «был» и «который» — какой же ты к чертям Белинский? Это мелко, Хоботов.

5. О проповеди и морализаторском наследии Стругацких

Учительница задала детям написать сочинение с моралью.
Вовочка пишет: «Была зима. Воробей замерз и упал замертво. Шла корова и навалила на него лепешку. Воробей согрелся, ожил и начал радостно чирикать. Это услышала кошка и съела воробья.»
— Ну и где же здесь мораль? — возмущается учительница.
— Марь Ивановна, неужели вы не видите, — отвечает Вовочка, — здесь целых три морали! «Не тот твой враг, кто тебе на голову насрал». «Не тот твой друг, кто тебя из говна вытащил». И самая главная: «Сидишь в говне — так не чирикай!»

(c) старинный анекдот

Тезис о том, что русская фантастика — это всегда проповедь, потому что таково морализаторское наследие Стругацких — конечно полнейшая чушь. С точностью до наборот. Объясню.

Во-первых, литература — это всегда проповедь. Литература начиналась как проповедь — со священных текстов, еще до нашей эры. Литература всегда несла в себе проповедь в открытом виде. Сперва это был просто справочник морали. Потом мораль стали объявлять в конце сюжета — так баснописец Крылов в конце басни вставлял «мораль», проговаривая словами тот нравственный вывод, который следует в его тексте видеть. Не рассчитывая, что читатель поймет без подсказок. С веками мораль все глубже интегрировалась с сюжетом, пока не стала в нем растворяться. Мораль несет в себе любое художественное произведение. Даже если это мораль на уровне «плохо быть жадным и кровожадным, хорошо быть смелым и умелым». Мораль присутствует в любой книге, комиксе, игре. Даже «Первому игроку приготовиться» Спилберга. Лишена морали только игра «Тетрис» — но лишь потому, что в ней нет живых персонажей.

По мере роста читательского ума, по мере накопления литературных приемов, стало не нужно раздавать актерам «злые» и «добрые» маски как в античном театре, а мораль объявлять открытым текстом. Это привело к тому, что в хорошем приключенческом произведении не всегда заметна его мораль. Вот типичный пример. Все смотрели прекрасный булгаковский фильм «Иван Васильевич меняет профессию»? А многие ли обратили внимание на его мораль? О том, что русский вор Милославский будет умнее, чище и полезнее для российской государственности, чем всякие инородцы: врач-вредитель Шпак и злыдень-чиновник Бунша. А ведь это характерная булгаковская мораль — в «Собачьем сердце» он точно так же объяснял, что даже честная собака лучше пролетарского отребья под управлением Швондеров. Вовсе не детективные приключения оборотня в подпольной лаборатории садился писать Булгаков.

Иными словами, век от века мораль и проповедь всё глубже интегрируются в сюжет и перестают произноситься открытым текстом — это долгий и естественный процесс, он будет продолжаться и дальше, и во всем мире.

Но аппеляции к «морализаторскому наследию Стругацких» здесь абсурдны по той простой причине, что на фоне своих современников как раз Стругацкие глубже всех прятали мораль в книге. Вероятно, Галина Юзефович попросту не знакома со всем корпусом советской и зарубежной фантастики прошлого века — там творилось такое морализаторство, что периодически авторы вообще забывали, что ведут повествование от лица героев, и начинали произносить своим голосом пафосные выстраданные истины. Величие человеческого разума, счастье научного прогресса, опасность ядерной катастрофы, необходимость беречь экологию... Фантасты прошлого века — и советские и зарубежные — открыто читали морали и навязывали свои решения. Вот я недавно стал перечитывать Ивана Ефремова... Перечитайте и вы, Галина. Ефремов велик, но вы будете потрясены обилием моралей и навсегда забудете про наследие Стругацких. Перечитайте кого-то из зарубежных. Даже «Неукротимая планета» Гаррисона — не более, чем классическая мораль Гринписа: притча о вредности техногенного человечества и необходимости дружить с природой. Просто эпоха была такая. На всем этом сугубо морализаторском фоне как раз Стругацкие работали не в пример тоньше. В эпоху, когда фантасты Земли пытались вдолбить читателю готовые «правильные» ответы, Стругацкие предпочитали задавать вопросы. Какова мораль, скажем, у «Жука в муравейнике»? Какую мораль предлагают авторы в «Граде Обреченном»? Не думаю, что Галина Юзефович сможет это сформулировать. Но отличие Стругацких от современников состояло не только в том, что их мораль была многогранной и без однозначного ответа. Они использовали интересный прием: щедро резали приключенческий сюжет для того, чтобы подчеркнуть: тут дело не в сюжете, подумайте сами, о чем это. Понимаете? Гаррисону в «Неукротимой планете» не нужно было оборвать сюжет, у него была очень простая мораль «природа наш друг». А Стругацким в «Жуке в муравейнике» нужно было. Потому что иначе никто бы даже не стал искать сложную мораль в космическом детективе. Малолетних любителей «сучьих погремушек» это страшно выбешивало: мол, что за дрянь, как же так, оборвать на самом интересном месте! Но это как раз и есть та самая идея, которую озвучила Юзефович на полчаса раньше: книге и не нужны читатели, ищущие только развлечений и дешевого пальпа, и это неплохо, если они отсеются.

Вот собственно всё, что я могу сказать. Причем даже не о Галине Юзефович и не о ее выступлении, а о тех интересных темах, которые я увидел. Единственное, чего я совершенно не могу понять — о чем, собственно, такой адский хайп? Пустое же.

UPD: Не могу не поделиться, невозможно прекрасное. Учёные в шоке, истерика в лоялистской жёлтой прессе: http://rusdozor.ru/2018/09/06/zamenit-vatnikov-na-suk-tvorch[...]