Леонид Каганов: дневник

Нашел у паркера прекрасную цитату:

Депутатки наши всплакнули сильно, мужчины раздражены, расстроены, кто-то пытается натужно улыбаться, но настроение тяжелое. Как Павел I Суворова отправил в отставку за то, что тот на вахт-параде с ним поспорил. Химки какие-то, ерунда какая-то… И… Утрата доверия! Эта формулировка – и применительно к кавалеру всех степеней ордена «За заслуги перед отечеством»! Человек, который с 1992 года в самые трудные времена вытягивал и вытягивал… И с ним поступить вот так! С каждым можно так поступить, без исключения. Болото – оно и есть болото. Трясина никого не способна держать. На Лужкова можно было опираться, а Дмитрий Анатольевич хочет опереться на трясину. Путин понимал, что трясина засосет. Путин мог кого угодно прищучить, но никогда Лужкова не трогал. Ельцин, матерый человечище, Лужкова не трогал. Дмитрий Анатольевич, молодой человек, выращенный в путинской пробирке, жизнь видел из кабинета, и он берет на себя смелость одним росчерком пера расправиться с таким человеком, как Лужков. Не дать ему возможность доработать, наградить орденом Андрея Первозванного, проводить, как это положено делать, когда элита понимает, что должна консолидироваться и держаться за власть. А теперь получается, что каждого могут так убрать. И возникает вопрос, а есть ли у нас устойчивость, или нужно перейти к психологии временщиков: подскочил, лизнул, получил назначение, хапнул и удрал. То, что сделал Медведев – разложение элиты. Это и месседж Владимиру Владимировичу. В один прекрасный день, находясь где-нибудь в Вашингтоне, Дмитрий Анатольевич может подписать об отставке правительства.

Михаил Москвин-Тарханов, депутат Мосгордумы от «Единой России»

И вспомнилась классика:

— Весьма любопытно! Значит, по воздуху, а?.. Сразу, в одно мгновение? А скажи: нельзя ли по воздуху перенести купца? Куда-нибудь подальше, в Багдад или Тегеран, а еще лучше — в языческие земли, чтобы франки обратили его там в рабство?
— Такого дела я исполнить не могу: мне подвластны только животные. Может быть, со временем, когда я проникну глубже...
— Очень жаль, очень жаль! А то — и во дворце у нас много таких, которых давно бы следовало... того...
И в его воображении, помимо воли, мелькнула вереница переносимых по воздуху; впереди летел купец, плашмя, на спине, со всклокоченной бородой и выпученными глазами, стараясь ногой отпихнуть прицепившегося к нему Ядгорбека, дальше, понацеплявшись кое-как друг за друга, летели: великий визирь, главный податной визирь, верховный судья, хранитель ханской печати и множество прочих придворных, а завершалась вся эта невероятная цепь, к изумлению и ужасу вельможи, самим владыкою ханства; он летел в сидячем положении, несколько наклонившись вперед, словно был подхвачен вихрем с трона как раз в ту минуту, когда принимал очередной донос; его халат, наполняемый ветром, поднялся пузырем вверх, позволяя видеть тощую нижнюю часть, прикрытую шароварами с красно-зеленой вышивкой... Это все мелькнуло, унеслось и пропало; чувствуя круги в голове, легкую тошноту и гул в ушах от столь соблазнительного и столь опасного видения, вельможа долго кашлял и мычал, недоумевая — каким образом к нему, в сокрытые глубины души, минуя охранительные заставы разума, могли забраться крамольные чувства, проявившие себя так неожиданно в заключительном звене переносимых? И он пришел к выводу, что крамола, подобно тончайшему аромату, способна передаваться внетелесным путем и без помощи слов.

Л.Соловьев «Повесть о Ходже Насреддине»

Моя любимая книга, есличо.